Белые одежды. Не хлебом единым

– Разрешаю и под кровать, – сказал поэт, глядя на него с веселым интересом. – Валяй!

Федор Иванович покраснел. Потоптался, не находя себе места, и вышел в первую комнату.

– Чудак! Мы в шахматы весь вечер режемся! Вот с твоим тезкой, с Федей. Третью партию только что начали.

– Мой тезка… Его же здесь не было! – Федор Иванович, совсем сбитый с толку, рассеянно посмотрел на шахматы. Посмотрел внимательнее, и кровь с сильным напором прилила к корням его волос. Оба черных слона стояли на черных полях! Оба короля и белый ферзь были под двойным боем. Фигуры стояли неправильно – их расставили второпях кое-как, вовсе не для игры.

Федор Иванович почувствовал, что сейчас упадет. Посмотрел на Кондакова с тоской и молча вышел на лестницу, запрыгал по ступенькам вниз. Две нечесаные головы показались наверху над перилами, смотрели ему вслед. «Тезка» смотрел весело, Кондаков – с острым, воспаленным вниманием.

На следующий день он пришел в институт с опозданием – чтобы не встретиться с Еленой Владимировной. Неразбериха, которая поселилась в нем после вчерашних встреч с нею и с поэтом, заставила его сжаться и уйти в глубокую тень, чтобы там, выждав, постепенно прийти в себя. Сам он не был уже способен внести ясность в свои дела, все должно было прийти извне. Но так как ничто извне не приходило, он и на следующий день скрывался, и так прошла целая неделя. А потом он сообразил, что такое поведение может привлечь внимание, что оно может быть истолковано не лучшим для него образом. Поэтому он изменил линию и как ни в чем не бывало появился утром в комнате за фанерной перегородкой. Здесь за четырьмя тесно стоящими столами собрался почти весь состав проблемной лаборатории – по двое за каждым столом. Все листали журналы, приводили в порядок свои записи за лето. Федор Иванович зашел к ним как бы мимоходом и поставил на ближайший стол пухлый портфель. Елена Владимировна за дальним столом повернула к нему сияющее лицо и поздоровалась, задержав на нем взгляд, полный счастья. Потом отвернулась, видимо обиженная холодностью его взгляда, и больше Федор Иванович не видел ее лица, только темный лапоток на затылке, сплетенный из кос.

– Как там с планом на следующий год? – спросил Ходеряхин.

– Академик готовит нам особую программу, – сказал Федор Иванович. – К зиме получим. Пока – всем приводить в порядок материалы. Он сказал, что вся ваша работа пойдет в дело.

– И тех и других? – спросил Краснов.

– И тех и других, – ответил Федор Иванович, любуясь косо бегущими прозрачными волнами волос на его лысоватой голове.

Ходеряхин поднялся, чтобы выйти в коридор, и, достав по пути пачку сигарет, протянул начальнику:

– Федор Иванович, не закурите?

– Я не курю, – спокойно сказал Федор Иванович.

– Надолго?

– Навсегда.

Елена Владимировна вспыхнула и полуобернулась. И тут же пресекла это движение.

– Что это с вами случилось? – не отставал удивленный Ходеряхин.

– Почувствовал, что в жизни это – совсем ненужная, лишняя вещь, – ответил Федор Иванович. – Я сегодня решил выбросить все свои запасы. Потом сообразил: надо принести сюда; может, кому понравится. Я сам их набиваю. С донником.

И, запустив руки в портфель, он выложил на стол горку своих длинных папирос. Все курильщики подошли, взяли по папиросе. Шамкова, держа папиросу между двумя бледными пальцами, закурила и опустила голову, вникая во вкус табака.

– Я беру себе половину, – заявила Анна Богумиловна.

– Еще принесу, – сказал Федор Иванович. – У меня почти годовой запас.

– А что, бросить курить так трудно? – послышался голос Елены Владимировны.

– Детка, невозможно! – гаркнула Побияхо. – Кошмар! Адские муки. Как тебе попонятней объяснить… Это все равно что бросить любить.

– Бросить любить легче, – сказала Шамкова.

– Пра-а-авда? – пропела радостно Елена Владимировна, наклоняя голову вправо и влево.

– Я видел бросавших, – сказал Ходеряхин. – И сам бросал. А таких, кто не начал снова, не видел.

– Да-а-а? – пропела Елена Владимировна.

В полдень они встретились в дальнем конце длинного сводчатого коридора.

– Миклухо-Маклай, вы правда бросили курить? – спросила она, потянув его за локоть.

– Правда.

– Навсегда?

– На всю жизнь.

– А почему вы бросили курить? А-а?

Она все время тормошила его: потянет за локоть и оттолкнет. И можно было насладиться прекрасными мгновениями. Но слишком свежо помнился вечер у поэта. «Господи! – думал Федор Иванович. – Пусть ходит куда угодно. Сдаюсь! Только улыбалась бы и тормошила меня вот так!»

– Почему вы бросили курить? – настаивала она, дергая его за локоть.

– Это моя тайна. Выходите за меня замуж, тогда скажу – почему. А до тех пор не скажу.

– Ишь какой! А я не выйду, пока не скажете. Не могу же я кота в мешке…

– Это вы кот в мешке. Что делали вечером после того, как мы… Можете не отвечать, я соблюдаю установленный режим.

Мгновенно они договорились встретиться вечером. Когда стемнело, они нашли друг друга в парке на Второй Продольной аллее. Елена Владимировна сама, сжавшись, словно озябнув, скользнула под его локоть, их руки нашли свои места, и они быстро зашагали в ногу – в самую темень, уже не спотыкаясь.