Белые одежды. Не хлебом единым

– Уже доказано. Личинки на нем не развиваются, дохнут, но это все ладно, это в книжках есть. Прочитаете. Вы знаете, что он не скрещивается с культурным картофелем? Ну да, наш Касьян уже пробовал его воспитать. Сажал его в среду. Налетел и отскочил. Не с такой челкой к такому делу. На этого дикаря весь научный мир смотрит. Уже без надежды. Никому не удалось. А вот одному такому Троллейбусу… Помните в оранжерее? В горшке рос… Вам первому докладываю. Будете со мной…

– Я-то что. Разве что лаборантом…

– Дело почти сделано. Удвоены хромосомы! Что никому еще не удавалось. Уже второй раз ягоды снимаю. Как тут не завести два журнала – такая работа и в такой компании. Сейчас же сожрут. Затопчут, и ничего не останется – ни человека, ни работы. Только вам говорю. Вы думаете про скрип, про сувальды – верх доверия? Не-ет, Федор Иванович. Это не доверие, а так… излияние. Я вас наблюдал и теперь начну вводить в курс дела, у которого я в плену. Вот это будет верх доверия. Мало ли что случится. Кто побывал там, да еще не раз, тот становится умнее. Не все, правда. И выносит оттуда руководящее правило. Такую максиму. Если хочешь заниматься наукой, если у тебя в руках открытие… Если оно бесценное. Если ему что-то грозит… забудь о смерти. Поднимись над этим биологическим явлением. Страх смерти – пособник и опора всяческого зла. Отними у зла единственную его силу – возможность лишать свободы и жизни… Помните, как Гамлет, когда его ранили отравленной шпагой…

– Это вам кто сказал?

– Не важно – кто. Некто.

– Ну, значит, доверие неполное. Мне тоже сказали, потому и спросил.

– Мы оба знаем этого человека – вот и славно. А имя называть вслух не будем. Согласны?

– Хорошо.

– Так вот… Тут есть еще некоторый особый поворот. Гамлет, узнав о своей смертельной ране, перестал быть подданным короля. Он приготовился умереть, но перед этим в отпущенные ему две минуты жизни натворил много дел – разгрузил всю совесть. А у меня такой поворот: мне двух минут мало, ничего не сделаю, поэтому я и должен не умирать, а жить, что бы ни произошло. И двигать дело. И если я помру, тому, кто меня отравленной шпагой… убийце… это ему будет только казаться. Я и после этого буду жить, и меня уже никто не поймает, и я доведу дело до конца, что бы ни писали в своем журнале Касьян и Саул. Потому что меня уже будет не узнать. У меня будет ямка на подбородке, и звать меня будут Федор Иванович Дежкин.

Сказав это, Стригалев остановился и, глубоко втянув губы, уставился на своего избранника:

– Вы думаете, это у меня такая манера шутить?

– Нет, я все понял и уже пошел дальше. Есть тормоз: у меня же несколько своеобразная подготовка. Мне придется садиться за парту.

– У вас главная подготовка прекрасная. В нашем городе все мыслящие люди знают друг друга и общаются. Так что наблюдать нового человека легко. Мне известно из нескольких источников, что Федор Иванович ломает голову над приметами добра и зла. Чтоб меньше ошибаться в жизни. И будто уже напал на свежий след. И будто это очень серьезно. Его за это даже назвали Учителем. А кто ломает голову над такими вещами, тому я могу довериться. А что касается парты, Федор Иванович, то опять же: мне известно, что вы хороший ботаник. Это общее мнение. В земле тоже поковырялись достаточно. Книги читать умеете. Термины знаете. И я под боком буду. Хотя бы первое время. Пока шпагой не царапнули…

– Ну уж…

– Я разговариваю с вами серьезно. Так что выбор сделан на основании достаточных и достоверных…

Они оба засмеялись, глядя друг другу в глаза.

– Ну как? Я же знал, что вы согласитесь! – В голосе Стригалева уже звенела мальчишеская радость. – А дело-то какое! Дело-то как раз по плечу нашедшему ключ!

– Иван Ильич, я жду конкретной программы.

– Ну, во-первых, придется размножать новый сорт. Который на смену «Майскому цветку». И доводить еще сначала придется. Это так, мелочи, почти все уже сделано. А во-вторых, нас ожидает этот дикарь, о котором мы говорили. Это и есть самое первое. Тайна. Ради него и вся конспирация. Я даже не хочу вас знакомить с моими ребятами, которые, как и я… Беречь и беречь надо, у Касьяна везде глаза. Чтоб не повторилась судьба «Майского цветка». Если Касьян возьмет наши новые работы на вооружение – гибель всему и всем.

– Не возьмет. Не увидит.

– Мы говорили сейчас о сортах, которые увенчают некую нашу капитальную работу. Слушайте теперь о ней, об этой работе. Я еще год назад, Федор Иванович, затеял нечто и даже начал группировать факты… Давайте сядем вот здесь на лавку, вам придется писать. Вот вам мой блокнот… Вы меня слушаете? Вы думаете о чем-то другом. Между нами должна быть прямота.

– Я скажу. Я еще не пришел в себя от вашего сообщения. Как вы руку и сердце…

– Приходите скорей. Я давно научился встречать неожиданности. И вам надо этому научиться. Так вот, берите этот блокнот в руки…

«Э-эх! – горько подумал Федор Иванович. – Вот ты и забыл о своем скрипе и о сувальдах… Ученый!» И ему захотелось взять Стригалева за руку, помочь чем-нибудь. Стригалев опять прервал научную беседу, пристально и глубоко посмотрел: