Я увидел, как прошла женщина, которая первая подняла тревогу в ту ночь. Потом прошел начальник пожарной охраны. Тогда я тоже пошел к скамейке. Рядом со мной шла Люба. Она делала очень широкие шаги, чтобы идти в ногу со мной, и мне все казалось, что ноги у нее разъедутся и она упадет.
– Люба Смирнова! – сказал кто-то из толпы. – Солидный человек!
В толпе засмеялись. Люба плюхнулась на скамейку рядом со мной.
– В общем, суд у нас будет короткий, – сказал Костин. – Как мы назовем поведение Захарова и Савушкина? Предательством нашему делу.
– Ишь куда хватил! – крикнул Савушкин. – А ты знаешь, что я всю войну прошел?
– Тихо, тихо! – сказал Мальков. – Здесь этим никого не удивишь.
– Вот именно, – сказал Костин.
– Ты нам докажи, что они виноваты доподлинно. Захаров – ясно. Захарова пора проучить, а вот Савушкин? – крикнул Матюшин. Он стоял в первом ряду толпы. – Мы своего в обиду не дадим!
– Так здесь же свидетели, – ответил Костин. – Они все видели.
– А ты им учини опрос как полагается! – выкрикнули из толпы.
Костин откашлялся и повел опрос свидетелей.
Сначала он задавал вопросы женщине, и та рассказывала, как она увидела, что буровая горит, и побежала звонить в колокол.
После нее выступил начальник охраны. Он сказал, что Захаров нарушил противопожарные правила. Во-первых, он курил на буровой, во-вторых, он спал на буровой, точно находился у себя в спальне, и в-третьих – и это самое ужасное, – он был пьян.
– А ты видел, как я пил? – огрызнулся Захаров.
– Может, ты водку и не пил, но, как говорил наш великий писатель Антон Павлович Чехов: "Водку он не пил, но сильно пах ею".
Все засмеялись, а Костин сказал:
– Вот именно!
Потом я рассказал о том, как Захаров работал: когда не пил – хорошо, когда напивался – плохо.
А потом вызвали Любу. И она рассказала, что встретила Савушкина и у него в карманах была водка, а Захаров все торопил его и говорил: "Нас ждут нетерпеливые стаканы". Все снова засмеялись, и Захаров тоже засмеялся.
– А ты-то чего смеешься? – спросил Костин. – Вот выгоним тебя из экспедиции, тогда посмеешься.
– Не имеете права, – сказал Захаров. – Кто вы такие? Милиция? Советская власть? Какая-то девчонка наговорила, а они поверили. Уши развесили.
Савушкин вдруг взметнулся:
– Правильно говорит Захаров! Не имеете права! Девчонке поверили, а может быть, эта девчонка все заливает. По глупости врет. Ребята, а? Девчонке верите, а мне нет! Не возил я водку. Пиво – да. Пиво возил, а водку ни-ни!
– Такая маленькая, а уже ловка на людей наговаривать! – крикнул Матюшин. – Дайте ей по макушке и отправьте домой, пока не заплакала.
– Правильно. Пускай не лезет не в свое дело! – поддержал кто-то Матюшина из толпы.
– Тихо, тихо! – снова сказал Мальков. – Размахались! Я вот был на фронте, так нас один паренек вывел из окружения, в лесу мы заблудились. Я его до сих пор помню. Всю дорогу у нас ни крошки хлеба не брал. А здесь Люба тоже за правду борется, а вы ее за это хотите по макушке ударить.
– Вот именно, – сказал Костин.
Стало тихо, и в тишине Костин сказал:
– Эх, Савушкин, Савушкин! На девочку руку поднял, на подружку своего сына. Решил выкрутиться. Чистоты в тебе нет, смелости нет. А тебе я, Захаров, отвечу: да, милиции у нас нет. Но она нам и не нужна: мы с тобой без милиции справимся. А вот насчет власти ты ошибаешься. Мы тут есть самая высшая власть – народная власть! А теперь, Савушкин, говори всю правду. Не признаешься – хуже будет!
– Говори, говори! – закричали все. – Нечего хвостом вертеть! Говори!..
– Была водка… – сказал Савушкин. – Точно, возил.
А после суд вынес решение: Захарова за пьянство с работы уволить и из экспедиции исключить, а Савушкина оставить с испытательным сроком.
К Любе подошел второй заседатель, Терешин, и крепко пожал ей руку, потом подошел Мальков и тоже пожал ей руку. А потом к ней стали подходить все рабочие подряд. Они жали ей руку и хвалили за правильное поведение. Хлопали по плечу, улыбались ей. Только я боялся, что они оторвут у нее руку.
А я, брат, на этом суде понял, что правильное всегда победит. Жду тебя и Риту.
Да, совсем забыл. На Иркутской ГЭС перекрыли плотину, чтобы повысить уровень воды в Иркутском море. А у нас на Ангаре вода сразу сильно упала, и я увидел на дне реки гребни руды. Это, вероятно, выход руды на поверхность".
Если бы Павлик получил это письмо на день раньше, он тут же побежал бы к матери. Ведь она так ждала привета от Глеба! А теперь она в кино с этим Валентином Сергеевичем.
Павлик вернулся домой, положил письмо отца на самое видное место и ушел. Он гулял по городу и мечтал, как он вызовет Валентина Сергеевича на соревнование по плаванию и обгонит его. Или лучше он вызовет его на силовую борьбу и какой-нибудь хитрой подножкой победит его. И все будут ему хлопать: и Нанба, и Гамарджоба, и мать.
Рита пришла из кино и сразу стала читать письмо Глеба. И вдруг она прочла целую строчку про себя, ту самую строчку, которую она так долго ждала. Но и не это было самое главное. Самое главное было в другом.