Белые паруса

– Это шантаж, дитя моё. Ты же знаешь, я никогда ни в чём не мог тебе отказать, – вдруг усмехнулся Джордж. – В твоих доводах есть много плюсов, но есть один существенный минус. Насколько я могу судить, это место прекрасно. Однако его красота во многом похожа на характер вероломной женщины: сверху блеск и позолота – песчаные пляжи, лазурь небес, синь незамутнённых вод, яркие пальмы. А за всем этим внезапные шторма, ливневые дожди, сменяющиеся долгой засухой и иссушающим зноем. Голодные хищники поджидают и на земле, и на море.

Но всего коварней люди – люди, не знающие ни чести, ни жалости. Это жестокое место, Айрис. Жестокое, даже к взрослым. А ведь ты ждешь ребёнка?

– Разве тот мир, из которого мы родом, милосерднее? Просто жестокость там прикрыта трусостью. Там тебя уничтожают, не давая права защититься. Здесь же у всех, без исключения, есть шанс добиться чего-то. Здесь мой ребёнок будет сыном отважного капитана и умной женщины, а если вернусь, ложь будет сопровождать малыша с первого вздоха. Имени Дойла он даже не узнает – его отцом станет чудовище.

Нет! Я никогда не смогу быть счастливой во дворцах, отец. Моё место здесь.

– А я даже и не подозревал, что ты там несчастна. Ведь жила же раньше? И казалась счастливой, всем довольной?

– Я жила для того, чтобы довольны были вы. Тем более, что бороться тогда мне было не за что. Я ведь даже не подозревала о том, что несчастна, как не знает с детства заключенная в клетку канарейка о том, что несвободна. Ей просто не с чем сравнить. Но теперь всё изменилось. Я нашла своё место, своё призвание, человека, которого люблю. Мне двадцать семь лет. Позвольте мне самой нести ответственность за мою жизнь и самой выбирать для себя дорогу. Понимаю, как нелегко вам будет отпустить меня. Но – любите меня ради меня самой, а не ради себя.

Джордж кивнул, хотя глаза его были полны печали:

– Когда придёт твоё время выбирать между тем, что ты считаешь правильным для своего ребёнка и тем, чего он захочет для себя сам – не забудь этого момента. Мне ведь проще отказаться от левой руки, чем оставить тебя здесь. Но если ты так этого хочешь?.. – со вздохом закончил Джордж.

Айрис кинулась отцу на шею, не скрывая хлынувших из глаз слёз.

– Я никогда не сомневалась в вас. И вы не сомневайтесь во мне. Я знаю, что делаю.

– Но разлука от этого короче не станет, – с болью выдохнул Морган, прижимая к сердце своё самое любимое дитя. – Что ж? Лети, милая моя канарейка. Может быть ты и права? Чёрт! Да чем больше я об этом думаю, тем сильнее склоняюсь к мысли, что права!

Эпилог. Паруса любви.

Дойл сидел за столом. Он переоделся и привёл себя в порядок, так что от его ужасающего вида не осталось и следа. Перед Айрис был вполне опрятный, с лёгкой претензией на этакий тропический шик, мужчина.

Пираты часто носили яркие цветные рубашки из шёлка – алые, жёлтые, синие. Но Дойл предпочитал естественные оттенки.

«Так проще прятаться», – говорил он.

Волосы, частично забранные в пучок на затылке, частично свободно спадающие вдоль запавших щёк придавали ему дикий и в то же время привлекательный вид.

При появлении Айрис он поднял голову, смерив её долгим, оценивающим взглядом исподлобья – его коронный взгляд.

Если случится так, что они больше не увидятся, Айрис будет вспоминать его именно таким – колючим, как ёж, настороженным, словно волк в засаде. Диким, непокорным.

– Кажется, твой отец нашёл мне работу?

Улыбка у Дойла вышла кислой и кривой.

– Мой отец согласился с моими доводами, Дойл. Нам повезло! Когда вернёмся на Ранерлик, сможем собрать жителей, чтобы сообщить им счастливую новость: после десятилетий борьбы им, наконец, разрешено продавать сахарный тростник на честных рынках. Большинство из них и не думали дожить до этого и тут – такой подарок!

Дойл молчал. Новость то ли не радовала его, то ли не впечатляла его. А может быть после испытаний последний дней он, как и Айрис, чувствовал себя слишком уставшим?

Обойдя стол, разделявший их, она положила руки мужчине на плечи.

Сердце Айрис постепенно полнилось ликованием.

Несколько часов назад она думала, что потеряет Дойла навсегда. А теперь – он жив. Рядом. А всё остальное так несущественно – мелочи!

– Разве ты не чувствуешь себя счастливым, любовь моя? – обратилась она к нему. – Мы живы, мы вместе. Отец обещал не противиться нашему союзу. Всё-всё-всё налаживается! Я словно очнулась от кошмара и оказалась в раю.

Рука Дойла легла поверх её ладони, сжимая.

Он не отталкивал. То был жест принятия, дружеского участия и поддержки.

Словно молчаливое: «Я рад, что ты здесь, со мной».

Грубые, покрытые невидимыми трещинками и мозолями ладони Дойла нежно коснулись тонкой кожи на веках в уголке глаз Айрис.

– Ты говорила с отцом? Что он сказал?

– Отец хочет, чтобы Ранерлик принадлежал нам.

– Хочешь сказать – тебе?

– Какая разница, если я намерена позволить тебе распоряжаться им по своему усмотрению? Мне кажется, ноша будет тебе по плечу. Чтобы эта минута настала, я много уничтожила – всё, что могло нам помешать.

– Ты станешь поддерживать мои интересы? А как же твоя семья?