Белые пятна

Лукьянов слушал, ничем не выдавая своих чувств. Он не мог не видеть обособленную группку, не принимавшую участия в общем споре, но не позвал ни Разумова, ни Курбатова.

— Григорий Васильевич, мы так полагаем: не надо бы здесь работать, — обратился к нему Мосалев. — На Южный склон, может, перебросите нас?

Разумов впился глазами в лицо инженера.

— Я недавно получил письмо… людей не обещают. Я бы хотел поговорить, раз уж затеяли такой живой обмен… мнениями, — начал Лукьянов. — Мы работаем по плану…

— Нельзя разве ускорить поиски? — очень тихо сказал Мосалев.

— Каким же образом? — так же тихо спросил Лукьянов.

— А так: шурфы бить не через пять метров, а, скажем, через пятнадцать. Тогда мы втрое расширим площадь поисков. И рабочих можно не просить. Справимся, — медленно, волнуясь, сказал Мосалев.

Все ахнули. Какая простая мысль! И такая мысль родилась в голове десятника Мосалева. В том, что мысль дельна, никто не мог сомневаться. Лукьянов был явно растерян. Чужая мудрость требовала ответа, она поставила задачу перед ним, начальником поисково-разведочной экспедиции. Когда шурфовщики повернули головы в его сторону, он справился с замешательством, хотя еще и не подыскал подходящего ответа. А Костя продолжал с возросшей уверенностью:

— Наткнемся на пегматитовое поле, делянку обнажим, ну, тогда сгустим шурфы, пойдем хоть сплошной задиркой. А пока, Григорий Васильевич, прямая выгода изменить график.

Лукьянов молчал. Замолчал и Мосалев. Притихшие шурфовщики ждали. Молчание становилось невыносимым.

— Я подумаю, посоветуюсь в рудоуправлении, — наконец произнес Лукьянов.

Терехов разочарованно свистнул:

— Боится!

Тихий шепот, услышанный всеми, дошел и до Лукьянова. Он невольно двинул бровями, на мгновение, точно от нестерпимого света, закрыл глаза.

2

Мосалев учил десятника Чернова. Шестигранным буром он наискось пробивал верхний пласт, ловко работал тяжелой киянкой. Вогнав бур на четверть, он волнообразным круговым движением расширял шпур, снова колотил.

Разумов резал бикфордов шнур. Курбатов, не выпуская из рук зажима, ловко вставлял конец шнура в капсюль, зажимом сдавливал медный ободок. И тоже поучал Виктора, как обращаться со шнуром и опасной взрывчаткой.

— Не понравилось начальнику справедливое-то слово, а, Витя? — говорил Николай. — Как у него глаза-то бегали… Помяни мое слово: все разбегутся. Не умеет он человека разогреть… Начнем! Не боишься? Ну гляди, палить буду. — Курбатов озорно подмигнул неробкому Виктору. Приложив к концу шнура головку спички, он сильно чиркнул по коробке. Шнур вспыхнул, выбрасывая ровное, дымное пламя.

Они подбегали к последнему шпуру, когда внизу грянул взрыв. Через одинаковые промежутки внизу рвало и рвало. Взрывы были разные, то глухие, то звонкие, трескучие. Поднималась земля, свистели в воздухе мелкие камни. Над линией отпалки шумела взрывная волна.

Насчитав тридцать ударов, запальщик пошел вниз.

Андрей Ганин не был завистливым. Дельное Костино предложение его обрадовало. Могла ли эта простая мысль возникнуть в сознании самого геолога? Безусловно могла, и возникла, так же как она возникла в сознании Мосалева и других десятников. Разумов отдал смелое распоряжение, чтобы шурфы выбивали не через пятнадцать, а через двадцать пять метров один от другого, что еще больше ускоряло поиски.

О чересчур сгущенной сетке шурфов говорили и рабочие. А Костя Мосалев не только сказал, но и практически доказал рентабельность разреженной сетки. В записной книжке опытного рабочего-разведчика появилась длинная колонка цифр и нечто похожее на график работ для всей экспедиции.

Костино предложение увлекло Ганина своей простотой и законченностью. Пока готовили шпуры под вторую отпалку, геолог углубился в расчеты и во время перерыва сообщил Лукьянову свои соображения. Лукьянов молча просмотрел черновые наброски графика и сказал теми же словами:

— Хорошо, Андрюша, я подумаю, посоветуюсь с начальством.

Молодой геолог только широко открыл глаза от изумления. Он отозвал Виктора в сторону.

— Мосалев внес дельное предложение. Как по-твоему? Сумеем выделить небольшой отряд на Медвежий? Хочется мне туда! Уж так хочется, — сказал он.

— При чем тут я? — удивился Виктор.

Андрей понял, что начал не с того конца.

— Виктор, что с тобой происходит? Ты совсем удалился от нас. Никак не пойму…

— Я просто устал, Андрей.

— Не дело говоришь, Витя. Как бы ты ни уставал, ты всегда был с народом. Тебя слушали, и Курбатова слушали.

— Что тебе от меня надо? — резковато бросил Разумов. Потом добавил мягче: — Что изменилось бы, если бы я поддержал Костю? Ничего! Ведь не Костя решает, не ты, не я, не коллектив наш.

— А кто же?

— Спроси у Григория Васильевича.

В этот день усиленная бригада, применяя взрывчатку, вскрыла более сотни шурфов. Костя оказался прав: линия была пустой. Петренко нарочно громко, чтобы его слышали Лукьянов и Ганин, говорил ребятам:

— Проект, дорогие граждане, дело святое, проекта не трогай. Пали взрывчатку, получай денежку и… петушки к петушкам, раковые шейки…