Белые пятна

— Чего уж! Домой надо! Смеху я не боюсь. Да никто и не узнает, коль болтать не станем. Я вот что думаю… Времена не те для старателя-бродяги. И в тайге мы завсегда помним о таком, о чем раньше, такие как я, и думать не думали… — Сказав эту туманную фразу может быть больше для себя, Курбатов сдернул котомку, распорядился как прежде: — Поедим — и домой. Свернем на седьмое зимовье, там лошадей, может, достанем. К обеду дома будем. Соскучились… поди.

Мрачная шутка не вызвала смеха, зато она задела всех. Над собой в эту минуту неловко было смеяться.

5

Чьи-то ноги бухали по утрамбованной вокруг палатки земле. Опять! Кто-то вошел. Настя отскочила от столика, наклонилась, что-то сунула в чемоданчик и резко захлопнула крышку. Как надоели! Она не успела обернуться: сильные руки обхватили ее.

— Виктор?! А-а-а!

Взглянула. Он! Припала головой к его плечу. Вихрь мыслей, одна другой противоречивее. Донесся визг Лиды, раскатистый хохот Терехова. Что спросить? О чем? А может ничего не спрашивать? Он же молчит, но не выпускает ее из объятий. Она в воздухе, с закинутыми на плечи Разумова руками. Было? Не было?

— Где же ты летал, сокол?

— Мы немножко заблудились, Настя, — ответил Виктор. Но прежде чем опустить Настю на землю, он поцеловал ее.

Настя робко, неуверенно ответила на поцелуй и потом обвила его шею руками и тихо заплакала.

— И Коля Курбатов заблудился?

— Все заблудились. Но… надеюсь, хорошая, больше этого не случится с нами.

— Я тоже надеюсь. — Успокаиваясь, спросила с наивной простотой: — А красивые у меня зубки, Витя?

— О, прости! Я заметил их еще вчера. И если с этого дня кто-нибудь назовет тебя… так, как звали раньше, — я покажу тому человеку, насколько это мне не нравится.

— Батюшки мои! Если бы ты это мне сказал вчера, я не испортила бы дорогую вещь.

— Какую?

— Твою рубашку.

Но прежде чем достать рубашку, она прижалась к Разумову.

— Почему же ты мне не отдала ее вчера, — сказал он, — когда я шел на охоту? — Он бережно коснулся торопливо свернутой рубашки.

— Почему? Почему? Да не приди ты с этой охоты — у меня о тебе и памяти не было бы. А так хоть рубашка осталась, которую некому носить. Я над ней всю ноченьку ревела. Поди вся в пятнах.

Разумов глубоко взволновался.

— Ну… ну… Ну, хорошо. Слезы оставляют пятна ни только на материи, — пробормотал он. — Я ее надену?

Насте понравилась просьба Разумова. Но, взглянув на его серые бумажные брюки и такую же гимнастерку, она сказала строго:

— Не вздумай. Не дам. Разве можно?

Настя критически оглядела Виктора. Он понял ее мысль, обрадовался и выложил на стол пачку денег.

— Знаешь, что мы тебе купим… — Она помолчала, сжимая пачку. Такое впервые в ее короткой жизни: ей отдали получку! Щедро, одним движением руки, и всю до копейки!.. — Ты же есть хочешь!

Настя метнулась к двери. Умиротворенный Виктор улыбнулся озираясь: все было как и прежде, но стало еще ближе и родней.

После обеда ребята шумно ввалились в палатку ОРСа. Виктор ничего не хотел покупать, но когда продавец, перерыв десяток костюмов и продав два — Курбатову и Жорке, на что пошли и деньги Терехова, — выложил на шаткий прилавок хороший темно-синий в красную и светлую полоску костюм, Настя так и вцепилась в него.

— Этот нам, — заявила она безапелляционно. — Виктор, меряй.

— Да что ты! — слабо запротестовал Виктор.

— Меряй, говорю! — приказала Настя и подала ему пиджак. — Господи, лишь бы не мал.

Костюм оказался впору. Не слушая ворчанья Разумова, она сосредоточенно отсчитала деньги и, уже войдя в роль, потребовала белья, жалела, что нет полуботинок. Вернулись в палатку с большим узлом и без копейки денег.

Костя Мосалев застыл от изумления.

Какая мирная картина! Разумов и Ганин играют в шахматы. Курбатов сидит за столом напротив Лиды, составляет отчеты по столовой. Настя разглаживает складки на пиджаке, который она накинула на плечики, смастеренные Васькой Тереховым. Жорка и Петренко, сидя верхом на топчане, режутся в подкидного.

Все были так заняты, что никто не обратил на Мосалева внимания. Костя знал, что это не от равнодушия. Ему здесь всегда рады, но почему он думает, что сегодня его должны встретить по-особому? Если бы ребята протянули ему руки — они признали бы что-то. Но что?

Их неожиданное исчезновение истолковали по-разному. Лукьянов объявил: ребята на охоте. Почему не взяли с собой Ваньку-китайца? Почему не позвали его, Мосалева! Нет, охотой не пахло. Чернов заявил: удрали! Чего тут делать-то? Петренко услышал и с другого конца стола — это было вчера за ужином — крикнул во все горло:

— Дурило! Это Витька-то удрал? Это Коля-то? Погоди, доберутся они до тебя, Чернов, за такую брехню.

Балагур, лентяй! Айнет его на шаг от себя не отпускает. Все же, несмотря на пренебрежение, питаемое многими к Петренко, к его голосу иногда и прислушивались. Он нет-нет да и разложит «петушки к петушкам, раковые шейки к раковым шейкам». Мосалев пожал плечами, удивляясь, как это он мог усомниться? Тот вечер все спутал…

К нему забежала Лида, потащила к Насте:

— Настька ревет белугой. И меня гонит. Иди же!

Настя лежала на топчане, лица не видно.

— Ты что знаешь, Настя?