Белые пятна

— Он такой… нехороший в общем. Вижу его, бирюка. Слова лишнего не промолвит и… словно не рад.

Настя испуганно замолкла: блеснувшая в уме и высказанная догадка поразила и встревожила впечатлительную «мамку».

— Ты скажешь! Просто он торопился, а может и не подумал, что поиски вам так же дороги, как и каждому из нас. — Виктор явно подбирал слова, понимал, что его доводы мало убедительны. Он замял разговор о начальнике и со всеми подробностями рассказал жене о сегодняшнем событии. У Насти заблестели глаза, к ней вернулось хорошее настроение. Да и Виктор успокоил себя собственным рассказом.

Настя показала ему новое шерстяное платье, в котором она поедет на базу. Виктор запротестовал, он знал, что у нее есть еще одно, более красивое.

— В том я не поеду. Я же располнела, и в нем… в обтяжку, как голая. И что тебе! — убеждала Настя.

— Я хочу видеть тебя красиво одетой, чудачка.

Она расправляла складки серого платья и залюбовалась отделкой, придуманной ею самой.

— Видел куропатку? Она серенькая и скромная-скромная. Бегает в зарослях, головку держит книзу, озирается. А петушок куропачий… Что? Я не так сказала? А ну тебя! Ну, просто петушок. И хохолок у него ярче и поступь совсем другая, да и не прячется он.

— Значит, я петух? — засмеялся Виктор.

— Да нет же, я просто так, для сравнения. Буду куропаткой около тебя. Ладно? Ты не скажи: это платье очень хорошее и дороже того нарядного. Я в нем такая важная.

Настя состроила строгую мину, подобрала губы, вздернула подбородок и проплыла мимо Виктора, подражая чьей-то степенной походке. Потом подошла к мужу; став за его спиной, она положила подбородок к нему на плечо.

Их серьезному разговору, перемешанному с милой болтовней влюбленных, смехом и поцелуями, помешали Андрей Ганин и Курбатов. Они звали Виктора в клуб. Настя заметила, как переглянулись Ганин и Разумов.

— Иди, если так надо, — сказал она. — Я тоже скоро приду.

Вскоре они уже были в клубе.

— Я хочу взять с тебя слово, — заговорил Ганин, как только они уселись. — Если тебе предложат ехать на рудник учителем или в Ногдиондон на строительство гидростанции — не соглашайся. Слышишь?

— Ты что, Андрюша!

— Не дело болтнул, Андрей Федорыч! А ты, Витя, езжай. Нечего сомневаться-то, — заговорил Курбатов. — Каблуков за тебя поработает, людей расставит и спросит с них. Не бойся. Пускай Жорка в десятниках походит. Я помогу.

— Отвезешь мое письмо Истомину. Помнишь?

— Помню. Оно готово?

— Готово, — хмуро сказал Ганин. — Принесу сейчас. Вы посидите. Я скоро приду, поговорим.

Курбатов взглянул на Разумова. Виктор только развел руками и, ничего не сказав, заговорил о другом.

3

Лукьянов после полутора-двухмесячного пребывания в тайге обычно не спешил с докладом к начальству.

По телефону он очень кратко докладывал Истомину о своем приезде:

— Здравствуйте. Я приехал. Зайду завтра. Честь имею, — и вешал трубку.

Истомин знал: Лукьянова не следует беспокоить в день приезда, он одним и тем же тоном отклонял предложения зайти на ужин или поговорить о делах.

В этот приезд лаконичный рапорт начальника экспедиции немного изменился. Сообщив Истомину о собственном приезде и повесив трубку, Лукьянов не отошел от аппарата, задумался. Потом позвонил вторично:

— Еще раз беспокою: Виктор Разумов приедет или поздно ночью, или завтра на рассвете. — Помедлив, добавил: — И, кажется, не один. Честь имею! — деловым тоном младшего офицера попрощался он.

Выйдя в коридор, Григорий Васильевич велел уборщице принести из столовой обед. Ожидая обед, он стоял у окна, наблюдая за немногочисленными прохожими. Уборщица вошла в комнату без стука и молча поставила на стул судки с обедом. Достав из ящика шифоньера чистую скатерть, она накрыла стол, затем включила электрический чайник.

Григорий Васильевич обедал в полном одиночестве. Выпитая за едой бутылка вина и крепкий чай, разбавленный мадерой, мало оживили его. После обеда он сидел в кресле или ходил по комнате, задумчивый и странный.

Ровно в полночь, проверив по радио часы, он улегся спать; у кровати на тумбочке матово белел серебряный с перекрещенными шашками портсигар, свет уличного фонаря отражался в стакане с остывшим чаем, разбавленным душистым вином.

4

…Взволнованная Настя ахала беспрестанно. Ахала, стягивая с себя спортивные штаны, в которых она верхом на коне совершила долгий путь с перевала на перевал, ахала, подойдя к умывальнику с мраморной доской и чистым полотенцем у овального зеркала. А услышав телефонный звонок, она крадучись подошла к громоздкому аппарату и сняла трубку. Незнакомый голос спросил:

— Товарищ Разумов?

— Нет. Муж… он умывается, умывается он, — зачастила она, держа обеими руками трубку.

— Пусть умывается. Надеюсь, вы хорошо устроились?

— Мы очень хорошо устроились, очень устроились хорошо, — лепетала Настя, совсем оглушенная чужим вниманием.

Она слышала, что трубку повесили, и расхохоталась. Ей захотелось подурачиться.

— Здравствуйте, Виктор Степаныч! С приездом вас, дорогой товарищ! — Настя отвешивала мужу поклон за поклоном.

— Кто это звонил? Эх ты, чудачка! — рассмеялся Разумов, зараженный ее ребячьим весельем.