Белые Шрамы: Мелодия Грома (СИ)

Легионеры сначала переглянулись, потом опять обратили взор на двух мужчин, а потом выдержав короткую паузу, залились смехом.

– Воины Имперской Армии, скажите же, сколько у меня рук? – обратился к служащим Дызинсин.

– Д-две? – ответил один из военных вопросом на вопрос.

И этот вопрос был встречен еще одной очередью хохота, не скрытого динамиками шлемов.

– Кровь Императора… Ты что, не уверен? – не переставал улыбаться десантник.

– Нет, нет, нет! – растерялся мужчина. – У вас две руки, сир Дызинсин!

– Все правильно. Так вот, ауксиларий, раз у меня есть две руки, зачем мне человек, который будет делать за меня мою работу? – наклонился легионер.

Оба рядовых сглотнули комок страха, подступивший к горлу, и встали смирно.

– Дызинсин, перестань их пугать. – положил руку на плечо и выступил вперед Алжен. – Это был не укор, солдаты, вольно. Контингент Империума на Ирре Минор определен и укомплектован. Для страха здесь мест нет. Мой брат не хотел вас обидеть или испугать, я вам всё объясню. Взгляните на нашего капитана, Джогатена. – указал на своего начальника Белый Шрам. – Он воюет с Каганом с самих кочевых войн на Чогорисе. Или Мундус Планус, если называть на готике. Тогда Хан Ханов дал Джогатену цель и инструмент её достижения, а он обязался чтить этот жест, по-своему. Не давая оружия в руки никому. Мы последовали его примеру. Это не высокомерие или чрезмерная осторожность, мол, мы не хотим подпускать кого-то к нашим болтерам и мечам, из-за опасений, что их испортят, вовсе нет. Смысл в том, что это преданность. И нет для нас признака преданности более показательного, чем хранение девственности своего клинка и курка. Мы дали Хану слово, а он дал нам орудия, поэтому пока мы способны сами за ним ухаживать и заботиться без чьей-либо помощи, мы будем продолжать это делать.

– Но мы же можем хоть как-то вам услужить? – переглянулись ауксиларии.

– Думаю, да. – отзеркалили их братья. – Умеете готовить что-то вкуснее жареной подошвы? Мы бы с удовольствием потрапезничали. Да и наши товарищи, я уверен, тоже проголодались. Ведь так, Дызинсин?

– Да, брат.

– Начнем сию секунду. – закивали солдаты и умчались, исчезнув за дверями сарая, ставшего кухней подразделения.

Алжен проследил за служащими взглядом, садясь на скамью у стола.

– Зачем ты им всё растрепал? – огрызнулся Дызинсин. – Да, они ауксиларии, но всё ещё обычные люди. Это дело нашей роты. О нём знают даже не все наши братья.

– Ты считаешь их недостойными? Они будут делить с нами лагерь. Если ты не доверяешь им, то странно, что доверяешь мне. – поднял голову десантник с оттенком детской, неприсущей ему, наивности. – Ты можешь смеяться, храня в душе опаску к своим союзникам? Не поворачиваясь к ним спиной, воевать с ними плечом к плечу? Я — нет.

– Еще несколько таких фраз и я приду к Кагану просить о том, чтобы и тебя отправили на обучение мастерству капеллана к Несущим Слово или Кровавым Ангелам.

– Сумасшедшие фанатики или кровожадные серафимы? Воистину, богатый выбор ты мне предоставил, брат.

– Другого не имею. – ухмыльнулся Дызинсин.

Ночь украдкой застала слуг Империума. Каждый был занят своим делом. Будто муравьи, люди крутились, выполняли задачи необходимые для поддержания гнезда. Часы быстро сменили минуты, и тьма опустилась на небосвод, скрыв воинов от глаз палящего негреющего солнца, Чондакс Альфа-Прайм.

Сыкрин сидел за одним из столов, расправляя железные крылья крозиуса. Проведя пальцем по кончику крайнего пёрышка, десантник остановился и обратил взор наверх. На бескрайнее поле, засеянное светящимися семенами далеких, недостижимых звёзд. Даже искушенный полетами сквозь тысячи световых лет пустотного вакуума и неизмеримых величин Имматериума, взгляд Сыкрина всё равно умудрялся наслаждаться этим простым произведением природы. Он задумался, что где-то там бушует изумляющая буря. Прекрасное слияние космических стихий, неподатливое и опасное, поэтому и вызывающее интерес и желание приблизиться. Будто необузданный скакун, ждущий всадника, который сможет его приручить, коим был V-й легион. Он любил просто лицезреть красоту, неважно, где её можно было найти. Разъезжая воображением среди абстрактов, Сыкрин часто пытался размышлять о высоких материях. Ему бы хотелось войти в историю не только, как воин, но и как мыслитель. Увидеть свои цитаты в философских догматах. Но он заставал себя за тем, что его идеи примитивны или уже рассказаны. Это рождало в его сердце разочарование в самом себе. Но этим младенцам грусти не суждено было взрасти, их родитель душил переживания в зародыше. Из-за чего, спустя долгие годы, душа Сыкрина превратилась в кладбище несбывшихся надежд.

Увлеченный созерцанием живой, но застывшей картины, Астартес даже со своим усиленным восприятием не заметил, как к нему подошел офицер.

– Изволите прервать вас, лорд Сыкрин?

– Да-да, конечно. Что такое? – вернулся в покрытый снегом реальный мир Белый Шрам.

– Господин, пройдёмте. – перед военачальником выросла черная фигура исполина и двинулась за ним. – Мы знаем, что вы нас об этом не просили, но мы не могли оставить вас без этого.