Белые степи

И все это выполнялось в дремучем лесу, где сосны росли и плотно, и среди березняка и кустарников, и на крутых скалистых склонах гор. От постоянной резьбы желобков резцом, прикрученным к шесту, чтобы доставать до верхних усиков, затекали руки, болели шея и спина; ноги, передвигаясь по неровной местности, уставали так, что она переставала их чувствовать. Все лето через шесть-восемь дней нужно было снова обходить весь участок, проверяя приемники, сливая с них дождевую воду, обновляя усики. А в конце сезона собирать живицу – сливать ее в ведра и полные, тяжелые ведра нести к бочкам, отделять живицу от воды и мусора и сливать в бочки. Все это нужно было делать все лето в любую погоду – под палящим солнцем, в моросящий дождь, под ливнем, а в свободное между проходками время и успевать убирать свой покос, иначе скотина останется на зиму без сена.

Вся эта работа заканчивалась глубокой осенью, когда приезжали приемщики, оценивали качество и чистоту живицы, процент содержания воды, взвешивали, определяли выработку и потом увозили бочки. И от всего этого зависела ее зарплата. В удачные годы получала премии, в дождливые и холодные – просто зарплату. Но все равно вздымщики за этот свой никому не видимый, тяжелый труд получали больше остальных лесорубов. Ведь в их продукции нуждалась страна, из собранной ими живицы производили лаки, краски, канифоль, скипидар, применяли при изготовлении мыла и бумаги. Весь этот тяжкий труд Хадиса переносила благодаря деревенскому здоровью, но становилась за лето сухой и жилистой, вся чернела под солнцем и возвращалась к жизни только в долгие зимние дни. Вся эта тяжелая работа, жизнь в одиночестве, без мужской поддержки, сделали ее резковатой и бесцеремонной.

И вот сегодня после обхода участка, сходив в баню по-черному, отмыв свои огрубевшие пальцы от смолы, приодевшись по-деревенски во все приглядное, она была центром веселой компании подруг и так и сыпала колкими шутками. От ее дерзких выпадов в адрес парней девичий круг так и сотрясался от хохота. Хадиса без стеснения, как хозяйка положения, с ног до головы осмотрела Салиму, найдя ее привлекательной, поджала губки, кивнув в ее сторону, бросила девчатам: «Ишь, фифочка какая явилась…» – и тут же записала ее себе в соперницы.

Гармонист же, разминая пальцы, неспешно, как будто примериваясь, лениво, как бы нехотя, начинал плясовую, тут же резко обрывал, пробегался по всем клавишам двухрядки, долго жужжал аккордами. Потом, услышав в свой адрес: «Чего рядишься? Ночью не спал, что ли? На ходу засыпаешь, играй давай!», картинно развернул во всю ширину мехи и заиграл. Девушки же сначала затоптались на месте в такт плясовой, как будто примериваясь. Затем, образовав небольшой кружок, закружились и постепенно, притопывая, осматриваясь по сторонам, сдвинулись к середине небольшого зала. Хохот на крыльце прекратился. Парни, досмолив свое курево, смачно сплюнув на окурки и выкинув их на уже успевшую покрыться росой траву, по одному потянулись в зал.

Салима с Мафтухой скромно стояли у голландской печи в углу. И каждый раз, когда входящий в зал парень невольно обращал свой взор в сторону новенькой – опрятной и ладно одетой Салимы, – Мафтуха толкала ее в бок и шипела: «Смотри, как все на тебя клюют, этот сам Габдрахман, лучший лесоруб, а это его друг Малдыбай – самые видные женихи деревни. А этот симпатичный – сын самого бывшего богатея деревни Ришат, и сейчас не промах, улыбайся!»

А в зале уже вовсю разворачивалось шутливое плясовое состязание между парнями и девушками – кто кого перепляшет, увлечет в свой круг, заманит своим мастерством плясуна. Хоть и был полит водой пол, но пыль уже стояла столбом. Салима с Мафтухой, невольно вовлеченные в безудержные плясовые игры, кружились в цепочке, отбивали плясовую в «треугольниках» и опять возвращались к своей печке, распаренные, наблюдали за танцующими.

Когда пляска была в разгаре и замирала лишь тогда, когда гармонист, то ли набивая себе цену, то ли и вправду уставая от бешеного темпа, сбивался и танцующие разочарованно останавливались, в зал вошел кучерявый, с копной непослушных черных волос парень. Сначала по залу прошел шепот: «Ислам пришел, наконец приехал Ислам. Вот сейчас отожжем!» Все пляшущие один за другим остановились, парни бросились к нему с рукопожатиями. Он же, степенно со всеми поздоровавшись, сел рядом с гармонистом, осмотрел зал. Взоры всех девушек, как притянутые магнитом, обратились к нему. Они скучковались вокруг, не дав Салиме как следует его разглядеть. Особенно старалась Хадиса. Растолкав всех, она приосанилась, пританцовывая, подошла к нему, жеманно приобняв, сладким голосом пропела:

– Ислаааам, чего так долго пропадал, я уже соскучилась по твоим ласкам, в какую сторону ты меня сегодня уведешь?! Или опять в ваш сарайчик завалимся?