Читаем Белые тени полностью

Этимология слова «пасть, упасть» (tomber) неясна. Согласно одной гипотезе, речь идет об ономатопее[22] (tumb), воспроизведении звука падения предмета на землю. Другая, более привлекательная, связывает слово со староанглийским tumben, что означает «вращаться», «крутиться».

~They dropped like Stars —They dropped like flakes —Like Petals from a Rose[23]

Только Эмили Дикинсон могла сравнить павших на поле брани солдат с лепестками цветка или со снежинками, показать нам, как они вращаются, кружатся, бесконечно легкие, мерцающие и хрупкие. Только Дикинсон могла показать нам смерть как танец.

~

Каждому хоть раз приходилось видеть во сне, как он вдруг оступился и упал, головокружение, которое становится все сильнее со временем и пройденным расстоянием, падение, которое не кончается. У таких сновидений есть особенность: в них ты так и не касаешься земли.

— Во сне умереть нельзя. Если ты умираешь во сне, значит, умираешь и в жизни.

Так говорили во времена моего детства, считалось, что это чистая правда. Поэтому всю свою жизнь я старалась не умереть во сне. Не уверена, что у меня получилось.

Она неподвижно сидит в углу столовой, на губах насмешливая улыбка. Над плечом порхает крошечная колибри с переливчатым оперением — изумруд и кошениль. Заметив ее, Милисента вздрагивает, но видение прикладывает палец к губам, словно просит помолчать, и девочка ничего не говорит. Мейбел спускается, держа в руках одно из последних стихотворений, оно вызывает у нее некоторые вопросы, и они даже поспорили с Дэвидом по поводу некого слова: вместо зачеркнутого нужно было выбрать из нескольких синонимов, записанных рядом[24].

Слово, которое вызывает сомнения, — третье во второй строке, есть множество способов его прочтения.

— Вначале она написала delusive[25], — замечает Дэвид.

— Да, но зачеркнула. И потом более уверенно и четко написала dissembling[26].

Призрак еле заметно качает головой.

— Может быть. Но если рассуждать логически, это слово дальше всего от того, что было написано последним. Наверное, надо читать dissolving[27].

Призрак тяжело вздыхает, потом поворачивает голову. Проследив взглядом за этим жестом, Миллисента обнаруживает еще одно слово, написанное на краю листка, по вертикали, карандашный след такой легкий, что почти невидим. Вроде бы ничто не указывает на то, что слово имеет отношение именно к этому стихотворению, но девочка произносит еле слышно: revolving[28].

Призрак кивает. Птица садится на плечо и на мгновение перестает хлопать крылышками. И Милисента, на этот раз уже громко, решается повторить:

— А может, нужно revolving?

Взрослые ее не слышат. Она повторяет еще раз, и отец благодарит:

— Душа моя, мы разобрали, что это за слово, на этот раз нужно просто выбрать, это разные вещи.

Эмили и Милисента, которых заставили замолчать, обмениваются понимающими взглядами: люди не слушают ни мертвых, ни детей. Ни птиц.

Хиггинсон, к которому Мейбел обращается за разъяснениями, весьма категоричен: «Если существует несколько вариантов прочтения, выбирать следует то слово, которое яснее всего выражает смысл».

Внимательно разбирая текст, Мейбел осознает, что Эмили, похоже, делала как раз наоборот: написав вначале вполне ожидаемое, понятное слово, она его зачеркивает и постепенно начинает отдаляться от него, так что конечное выбранное ею слово имеет с первым лишь опосредованную связь, как эхо мысли, которой она хочет дать жизнь не на странице, а в голове читателя. Если ей приходится выбирать: именовать вещь или вызвать в представлении ее тень, разумеется, она выберет второе.

Мейбел понимает то, что Хиггинсон категорически не желает видеть: Эмили писала лишь половину стихотворения, а другая половина принадлежит тому, кто читает, его голос отзывается на ее голос. И чтобы получилось цельное стихотворение, необходимы оба голоса, живой и мертвый.

В поле, что раскинулось между двумя домами, Милисента собирает ромашки, клевер и одуванчики, это ее любимые цветы, хотя их называют сорняками. Когда пучок травы становится таким большим, что ей не удержать его одной рукой, она звонит в дверь Эвергринс и протягивает растрепанный букет Сьюзен вместе с «Приключениями Тома Сойера», которые она прочитала даже не один, а два раза, о чем и сообщает. Сьюзен аккуратно ставит скромные цветы в вазу, словно это прекрасные розы. Пригласив девочку в гостиную, где на низком столике ее дожидаются «Приключения Гекльберри Финна», она предлагает:

— Почитать тебе продолжение?

Милисента уже большая, ей давно — несколько лет — никто не читает, но она все же соглашается, забирается в кресло и, свернувшись в клубочек на подушке, слушает Сьюзен:

You don’t know about me, without you have read a book by the name of The Adventures of Tom Sawyer, but that ain’t no matter. That book was made by Mr. Mark Twain, and he told the truth, mainly[29].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное
12 Жизнеописаний
12 Жизнеописаний

Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев ваятелей и зодчих. Редакция и вступительная статья А. Дживелегова, А. Эфроса Книга, с которой начинаются изучение истории искусства и художественная критика, написана итальянским живописцем и архитектором XVI века Джорджо Вазари (1511-1574). По содержанию и по форме она давно стала классической. В настоящее издание вошли 12 биографий, посвященные корифеям итальянского искусства. Джотто, Боттичелли, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Тициан, Микеланджело – вот некоторые из художников, чье творчество привлекло внимание писателя. Первое издание на русском языке (М; Л.: Academia) вышло в 1933 году. Для специалистов и всех, кто интересуется историей искусства.  

Джорджо Вазари

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Искусствоведение / Культурология / Европейская старинная литература / Образование и наука / Документальное / Древние книги