С трудом пересиливая эти давние, но сейчас так свежо возникавшие воспоминания, Куропавин поудобнее устроился на стуле, взглянул на лежавшую перед ним раскрытую папку. Тусклый свет настольной лампы иногда как бы смигивал, пригасал: вероятно, на аглофабрике или свинцовом заводе подключали мощный потребитель энергии, и «Ульбинка» никла, будто живое существо под непосильным грузом, но после все же выправлялась — желтое световое пятно на папке оттаивало, ровнело. И сквозь как бы еще не отступившую отторженность, вызванную воспоминаниями, Куропавину утяжеленно пришло: «Вот тоже и в этой старушке «Ульбинке» загвоздка — не тянет, силенок маловато. Маракуешь, планы строишь — новую печь поставить на свинцовом заводе, а электроэнергию где занимать? У соседей? Нету таких. Хорошее дело комбинатовцы затеяли, — Андрей Макарычев, парторг, тут застрельщик: проверить резервы, но этим не обойдешься. Не-ет!..»
Вслед за тем подумал, что надо позвонить в обком, Белогостеву, переговорить о том, что неотложно нужно: выходить в высокие инстанции с предложением расширить свинцовый завод, увеличить мощь «Ульбинки», расконсервировать, продолжить проходку шахты «Новая». Война, интересы Родины, как он думал, диктовали такое решение как необходимость, как крайнюю потребность.
Он был далек от того, чтобы видеть в себе исключительную личность, обладающую прозорливостью, особым даром предугадывать, предвидеть движение событий, — скажи ему кто-нибудь об этом, назови его провидцем, он бы, Михаил Куропавин, посмеялся: «Обычный, обычный человек, чего уж медом губы мазать!» Однако и тогда, в тридцать восьмом, он смело и решительно предложил коррективы к плану «Большого Алтая», рассчитанному на три пятилетки, и отстаивал их непримиримо, получая щелчки по носу, и стоял на своем: и с «Ульбинкой», и с шахтой «Новой», и со свинцовым заводом…
Пододвинув решительно папку к себе, он открыл ее — телеграммы, письма, заявления, объяснительные записки. Стал вчитываться…
«…Просим срочно сообщить, какие паспорта необходимы для приема снарядов военпредом тчк Каких конкретно материалов зпт инструментов не хватает выполнения спецзадания октябре-ноябре тчк Выполнение специзделий и сдачу их военпредставительству телеграфируйте ежедневно…»
Ну, понятно, — надо адресовать директору комбината Кунанбаеву — «для исполнения». Сделал в тетрадке пометку на самых первых страницах, где значились дела первоочередные и те, которые подлежали личному контролю: «Съездить завтра на механическую базу комбината, вникнуть в дела цеха, — не только снаряды, изготовление мин должны начать».
«…По поступившим в ЦК КП(б)К сведениям, в Свинцовогорске находится известный художник-орденоносец, профессор Захватов, который в настоящее время работает барабанщиком в оркестре и сильно нуждается материально. Считаем совершенно недопустимым подобное положение. Поручаем Вам выяснить причины столь неправильного использования тов. Захватова на работе. Примите необходимые меры к созданию условий для его творческой работы как художника.
О принятых мерах сообщите ЦК КП(б)К».
Куропавин грустно усмехнулся: профессор — и барабанщик в оркестре! Как же такое случилось? Как проглядели? Записал в тетрадку:
«Найти и пригласить профессора Захватова для беседы. Заслушать горисполком, как вообще размещают и трудоустраивают эвакуированных».
«Докладная записка о заготовке верхушек клубней картофеля… Задание по заготовке верхушек картофеля доведено до всех организаций, потребляющих картофель в общественное питание. Намечено провести (через школы и уличные комитеты) разъяснение среди городского населения о срезе и сборе верхушек…»
Что ж, дело: по одежке протягиваем ножки! Картошку из овощехранилищ вывезли — кормить армию, даже семенной фонд изъяли. Вот и придется по весне сажать верхушки, или «глазки», как их в народе именуют…