Белые волки. Часть 2. Эльза (СИ)

Северина резко выдохнула, отобрала у него из пальцев тлеющую сигарету и сунула себе в рот.

— Конечно, я не убью его. Просто хотелось сказать что-то плохое.

— Конечно, — кивнул Ян, и на секунду ей показалось, что на его губах мелькнула слабая, но нежная улыбка.

— Как ты можешь так любить его? — снова взвилась она. — Он выгнал тебя, ты даже не имеешь права показаться в одном зале с ним, стоишь тут и выпиваешь в одиночестве, пока все веселятся. И все равно ты его обожаешь.

— Я нужен ему, — пожал плечами Ян и сунул руки в карманы.

— Ему никто не нужен, — покачала головой Северина и тоже уставилась в темноту.

Они замолчали, стоя плечом к плечу и передавая друг другу догорающую сигарету. Выбросив окурок, Ян полез во внутренний карман пиджака, достал новую и подкурил. Северина хотела попросить и для себя тоже, но он сделал первую затяжку, убрал зажигалку и предложил сигарету ей. Когда она затянулась, то почувствовала, что руки Яна поправляют накидку на ее плечах.

— Иди в тепло, маленькая волчица. Ты тут замерзнешь в своем тонком платьице.

— Не называй меня маленькой волчицей, — Северина выпустила струйку дыма и чуть отвела пальцы, возвращая сигарету.

Одну на двоих. Ян взял ее, перенимая, как ритуал.

— Почему? — поинтересовался, попыхивая дымом сквозь зубы.

— Потому что так меня называет он…

Произносить имя Димитрия не хотелось. Да и нужды не было. На балконе стояли два человека, все мысли которых всегда вились только вокруг него одного.

— Он, — согласился Ян, помолчал и добавил: — И я.

Он сказал это таким тоном, что сердце у Северины оглушительно забилось. Она схватила стакан, глотнула обжигающе ледяного коньяка — почему-то ожидала, что напиток будет теплым, но откуда ж ему стать таким на морозе?

— Тише, тише, горло застудишь, — заботливо пробормотал Ян, отбирая у нее из рук спиртное. Так заботливо он прежде разговаривал разве что со своим господином.

И снова сигарета. Одна на двоих. Вдох. Выдох. Темнота. Тишина. Прибывающая луна. Димитрий… отсутствующий здесь, но незримой тенью стоящий между ними. Северина обхватила себя руками: все тело била дрожь, в глазах навернулись непонятно откуда взявшиеся слезы. Она впервые подумала, что никто и никогда не знал ее так, как Ян. Потому что никто не видел ее настоящей. А он — видел. При нем она не притворялась, потому что не считала нужным. Она никогда не рассматривала говорливого, насмешливого, полноватого Яна, как мужчину. Только как часть Димитрия. Поэтому выливала на него всю черноту, всю ненависть из своей души. А он смотрел и видел… что же он в ней видел?

— Ну вот, говорю же, замерзнешь, — Ян снова обнял ее, но на этот раз не отстранился, а остался стоять так, согревая теплом своего уютного, мягкого тела.

— У меня не было секса уже очень долгое время, — призналась Северина, по привычке не закрываясь от него защитным барьером высокомерия.

— Я знаю, маленькая волчица. Ты же знаешь, что я знаю.

Почему-то в его устах это обидное прозвище звучало иначе, чем у Димитрия. Не обидно. Нежно. Снисходительно. Любовно.

— Меня нельзя так трогать, как трогаешь ты, я мгновенно реагирую на мужские руки, — продолжила она, прикрыв глаза.

— Я сейчас отойду, — он неохотно пошевелился, как-то лениво отлепился от нее. — Вот уже отошел. Мерзни теперь сама.

— Нет, — с опозданием вспыхнула Северина, — я бы хотела… чтобы ты меня поцеловал.

Ян помолчал, отпил коньяк и снова засунул руки в карманы.

— Нет. Если он разрешит — тогда поцелую. А так — нет.

Это слово, сказанное сухим равнодушным тоном, обрушилось на нее, как огромный мельничный жернов. Северина согнулась, положив руки на перила балкона, коснулась мерзлого мрамора лбом и тихонько, жалобно заплакала.

— Я хочу, чтобы меня любили… — всхлипнула она, — чтобы хоть кто-нибудь… хоть когда-нибудь… любил меня так, как ты любишь его…

— О любви не просят, маленькая волчица. Так же, как о верности и преданности. Он не просит. Никогда.

— Я буду спать с другими мужчинами, — она выпрямилась и смахнула с лица злые слезы, надевая… нет, силком натягивая на себя привычную защитную маску. — Я уже все решила.

— Он не позволит тебе этого. Убьет любого, кто посмеет к тебе прикоснуться, — Ян усмехнулся, — если я не убью этого любого раньше Сиятельства.

— Ты жестокий, — она повернула к нему заплаканное лицо с влажными дорожками слез, блестевшими в лунном свете. — Ты такой же жестокий, как и он. Вы оба позволяете себе все, что захотите, а меня держите в заложницах и заставляете на это смотреть.

Ян неторопливо вынул из кармана платок и аккуратно промокнул ее веки, подправил тушь под слипшимися ресницами и подул на покрасневшую кожу.

— Если хочешь, я не буду больше ничего себе позволять, — терпеливо, как капризному ребенку, пообещал ей он. — Я не знал, что это имеет для тебя какое-то значение.

— Имеет, — бросила ему Северина, подхватила на плечах накидку и практически бегом покинула балкон.