Белые врата (СИ)

Вглядывается ей в лицо. В свете синеватого мерцающего света от телевизора оно кажется безжизненным. Или, как минимум, очень усталым. Даже во сне не разглаживаются складки в уголках губ, поперечная морщина между бровей. У нее очень красивые брови – темные, четкие, словно нарисованные. И ресницы, которые сейчас черными тенями контрастируют с бледными щеками.

Не удерживается, едва касаясь, проводит указательным пальцем от кончика идеального носа вверх, потом направо, налево, очерчивая брови. Она хмурится во сне его прикосновениям, морщится, что-то бормочет неразборчиво. И отворачивается, спиной к нему, лицом к спинке дивана.

Вот для него и место освободилось. Ложится рядом, на самый краешек дивана, прижимается к ней, одну руку себе под голову, другую ей на живот. И накатывает вдруг острое, почти болезненное по своей яркости чувство – он дома. Он именно здесь – дома. Потому что с тем человеком, с которым и должен быть. Как будто сел на ногу идеально подогнанный бутфитером горнолыжный ботинок. Или этот же самый ботинок встегнулся в отрегулированное именно под него крепление. Как будто подошли друг к другу два разъема «папа-мама».

Утыкается носом в отросшие на затылке волосы, губами в шею. Ее запах, вкус ее кожи… Оказывается, он жил с этим внутри все два месяца. Не забывал. Тихонько целует шею, от шейного позвонка вверх, к уху.

И тут же всем телом чувствует, как она мгновенно замирает, каменеет. Артем соображает почти сразу… Что если он сию же секунду не скажет ей что-то, то рискует получить локтем в область печени, а то и еще куда похуже. Потому что можно себе представить, что подумает Алька, проснувшаяся от того, что ее, в ее же доме, кто-то неизвестный тискает и лапает.

– Ален, это я.

– Арти?… – недоверчиво и после паузы.

– Угу, – все так же ей в шею.

– Ты… вернулся?

– Вернулся.

– Зачем?

Вот он, самый главный вопрос. И так сразу без подготовки надо ответить. Сейчас самое время сказать про забытый ключ…

– Не могу без тебя… Люблю.

Она молчит. Эта кошмарная, вредная и злопамятная женщина молчит. Молчит долго, не собирается ему отвечать.

– Ален, а ты случайно… не разлюбила меня за эти два месяца?

Она снова молчит, а у него стойкое желание ее встряхнуть. Но Арлетт соизволяет ответить наконец-то.

– Я пыталась.

– И как успехи?

Снова молчит. Он ее сейчас укусит, честное слово! Или ущипнет за что-нибудь побольнее!

Наконец, со вздохом:

– Не получилось.

– Вот и славно! – он тоже вздыхает, шумно, с облегчением. И вообще, ему надоело беседовать с ее затылком. Перехватывает покрепче, чтобы перевернуть ее на себя сверху.

Он забыл, какой дурацкий узкий диван в холле. В результате сам пребольно грохнулся на пол, Аленку хоть успел отпустить.

И теперь он сидит на полу, потирая ушибленный бок, и смачно, с чувством ругается. А она тоже сидит, но на диване, и смотрит на него сверху вниз.

– Вот теперь я верю, что это действительно ты, Тима. Только ты можешь так… выражаться.

– А до этого не верила?

– А до этого мне казалось, что это сон.

– Нифига себе сон! У меня в плече стекло торчит!

– Что?! Откуда?

– Бокал тут какой-то разбился…

– Ой, черт! Подожди, я сейчас!

Она убегает в ванную, оттуда кричит:

– Я сейчас аптечку принесу! Снимай футболку!

Послушно стягивает футболку, на белой ткани действительно алое пятно.

– Покажи! Ой, кошмар. И вправду стекло…

Колдует над его плечом, потом к коже прикасается что-то мокрое, больно! Он шипит.

– Тихо-тихо, – дует. – Вот как ты так умудрился?!

– Это ты мне скажи, какого черта у тебя тут столько стекла? Бокал, бутылка. Пепельница! С чего это ты курить вздумала?

Пауза. А потом, тихо:

– Я выживала, как могла…

Он поворачивает голову. Вряд ли он так увидит ее лицо, но хочет, чтобы она его услышала.

– Прости.

Она вдруг порывисто обнимает его сзади, руками поперек твердого живота, щекой к голой спине.

– Тима… неужели ты действительно вернулся?… Насовсем?…

– Нууу… не то, чтобы насовсем…

– Тима!.. – задыхается от возмущения она.

Накрывает ее руки своими.

– Я же учиться буду… а это в другом городе. Но…

– Ты вернулся ко мне?! Или нет?!

– Конечно. Конечно, вернулся. Я же сказал.

– Скажи еще раз.

Вздыхает. И, негромко и прикрыв глаза:

– Люблю.

– Ты ужасный человек, Артим Литвинский. Но я тоже люблю тебя.

Они так долго еще сидят, в переменчивом свете от телевизора, на полу, обнявшись, среди осколков разбитого бокала.

* * *

– Скажи мне, зачем ты приезжала тогда? Ты же знала, что я сам через две недели приеду?!

– Две недели – это много. Я соскучилась. И потом – ты же был рад. Тебе было приятно. Я прекрасно помню, КАК тебе было приятно.

– Было, – нехотя соглашается Литвин. – Но какого черта ты поперлась в Академию?!

– Я хотела повидать кое-кого… из знакомых своего отца. Он же там преподавал какое-то время, ты помнишь?

– Хрен такое забудешь, если его фотография висит в главном холле!

– Арти, да в чем дело, скажи мне? Чем это тебя так расстроило?

– Расстроило?! – он недовольно фыркает. – Ты знаешь, как меня теперь в Академии называют? После того, как узнали, что я имею честь быть бойфрендом дочери самого Бертрана Деларю?!

– Как?

Он морщится и отвечает. С явной неохотой: