Белый Бим Черное ухо

Моя очередь пробивать лед. Ребро весла уже обтрепалось и стало мохнатым, руки в мокрых перчатках коченели. Как бы я ни старался спокойно работать, спина опять потная. Чем ближе к берегу, тем лед становился толще. Но это не страшно. Ведь обратно, от берега до средины затона, мы будем ехать уже по пробитому следу, хотя кормой и вперед. Это не страшно. Надо отдохнуть. Обязательно отдохнуть. Силы иссякали с каждой минутой.

За десять метров до пристани сломалось мое весло. Жаль. Отличное было весло – кленовое, пятиметровое, прочное. И как это меня угораздило!

– Ты что же, идол, плашмя ударил! – крикнул на меня с остервенением Захар Макарыч. – Теперь с окомелком будешь шлепать! Клади его в лодку. Бери мое. Если сломаешь – шкуру спущу!

Он отдал мне свое тяжелое весло, а легкое весло Ивана Васильевича взял себе.

Я продолжал долбить и долбить. За «шкуру» свою, конечно, не боялся – просто Захар Макарыч тоже выбился из сил и, как говорится, сорвался.

Наконец-то последний окраек льда сбит, и лодка ткнулась в берег. Самое главное в тот день сделано: мы на земле, и теперь все пойдет проще.

– Чего это вы так напустились на Тихона Ивановича? – спросил Иван Васильевич. – Суховилки-то есть у каждого да два весла. Еще можно ломать – теперь уж все равно выберемся.

– Ну… так… сгоряча, – не очень-то энергично оправдывался Захар Макарыч.

Здесь мы были, конечно, не равны. Захар Макарыч здесь важнее. И мы это понимали. Даже гораздо важнее.

Захватив с собой пищу и чайник с водой, мы ушли в землянку. Там кто-то из охотников оставил дрова, поэтому через десяток минут уже пылала печка с полуоткрытым челом, а мы разделись.

Блаженный отдых! Описать это не в моих силах. Никогда не забыть такого часа. Мы ни о чем не разговаривали – мы наслаждались. Тянуло в дрему. Иван Васильевич, откинувшись на спину и подложив ладони под затылок, проговорил лениво:

– Эх, поспать бы…

– Все! – возразил Захар Макарыч. – Обсохли, пузо твердое – поехали.

Обратно до нашей главной магистрали протолкнуться не так уж трудно: развязали два челнока, последний стал передним. Так мы и стали вновь на курс.

Очередь была Захара Макарыча. Он размеренно, редко и точно орудовал уже не веслом, а тыкал в лед увесистой дубиной, срубленной в лесу. Дело пошло успешнее. Я проталкивал теперь челн. Иван Васильевич тащился позади с двумя челноками.

Во время передышки Иван Васильевич, явно обладавший более тонким слухом, чем мы, насторожился:

– Слышите?.. Кто-то бьет лед…

Мы пока не слышали, но затаили дыхание. Наконец и до нас донеслись удары. Человек пробивался от русла к острову. Было непонятно: кому вздумалось лезть сюда в такое время? По приближению звуков мы заметили, что охотник продвигался гораздо быстрее нас.

– Там, ближе к руслу, лед тоньше, – заметил Захар Макарыч.

– Но кто это может быть? – спросил Иван Васильевич.

– Леший его знает, – ответил Захар Макарыч. – Съедемся – узнаем. – Вдруг он вскрикнул: – О! Гляньте! Вот он, ползет!

По льду быстро бежал красный паучок, тот самый, какого можно встретить и на снегу среди зимы. Удивительное насекомое!

– Как называется? – спросил Захар Макарыч у доцента таким требовательным тоном, будто тот обязан знать все на свете.

– Не знаю, – лаконично ответил Иван Васильевич, ничуть не смущаясь. – Снежные паучки почти совсем не изучены.

– Вот задача, скажи на милость: бежит, и не знаешь, кто бежит. Вон еще, смотрите! Ух ты! Строчит, каналья, – и мороз нипочем. Все это занятно. – Захар Макарыч задумался. Потом добавил: – И почему только человек так мало живет? Все бы можно было узнать. А оно, видишь, как получается… Почему бы и мне, скажем, не быть профессором? А ведь мог бы!.. Нет, если бог, допустим, и делал человека, то без соображения.

Так и выдал себя Макарыч: он, видимо, всю долгую ночь думал об этом и решил: «Мог бы».

Уже в конце четвертого часа дня, почти в сумерках, выйдя на повороте из-за камышей, мы узрели к всеобщему удивлению… Петьку Плакуна! Он тараном лез в глубь затона. Обнаружив нас, остановился и стоял в лодке, поджидая. Протолкал он, пожалуй, третью часть нашего пути от острова до русла. Конечно, для нас это большое облегчение, но зачем все-таки он сюда-то направляется?

– Ты чего в ад за яблоками прешь, горшешный художник? – спросил у него Захар Макарыч.

Плакун не ответил, а спросил у нас:

– Алешку Русого не видали?

– Нет, – ответили ему в три голоса.

– А зачем он тебе? – спросил я, вспомнив, как Алеша отхлестал его уткой по лицу.

– Понимаешь, какое дело: думал, он вмерз в Голове.

– Ну и что же? – допытывался Захар Макарыч.

– Вот я… и поехал к нему. Думаю, пропадет… Мне-то от русла пролезть – ничего: назад-то по пробитому… А ему, думаю, одному-то… Где же он есть?

– Когда он поехал? – спросил я с беспокойством.

– Вечером слыхал его мотор.

– Тогда он на русле, – уверенно сказал Захар Макарыч. – Выше затона обязательно.

Как бы в подтверждение его слов раздался далекий дублет.

– Он! – воскликнул Петька. – Как подморозило, он и сообразил: утка пойдет на русло. Он!

До Тихой Ольхи, по следу Петьки, мы добрались еще завидно.