Белый Бим Черное ухо

– Неужели на пенсию? – удивился Валерий Гаврилович. – Неужели шестьдесят? Никак нельзя поверить.

– Да… шестьдесят.

Когда я произнес это слово, то почувствовал, что устал до полусмерти. Как же так? Уже шестьдесят. Мне было грустно, несмотря на то что за спиной висел заяц.

Но Захар Макарыч нарочито громко гаркнул:

– В нашем полку прибыло, товарищ председатель райисполкома!

Грусти моей как не бывало: я очень желал бы служить в том самом полку, где Захар Макарыч. «Мы еще повоюем», – думалось тогда. И главное – заяц за спиной!

– Возьмем, конечно, – сказал Петр Михайлович Фомушкину. – Ты, я, Иван Васильевич, Тихон Иванович – четверо. Сам Шмель – пятый. Как раз на «козла».

– Шмель! – воскликнул я. – Митяй Шмель?

– Да, – ответил Фомушкин. – Вот он подсунул. – И указал на Чумака. – Наш-то шофер ушел в ваш «полк», а этого взяли.

– Давно? – спросил я.

– С неделю назад. Временно пока. С начальником милиции советовались. «Попробуйте», говорит. Вот… пробуем.

– Ну и как он?

– Не верит. Работает. Молчит.

– Да он ни во что не верит… ни в кого, – вмешался в разговор Петр Михайлович. – А вас, Тихон Иванович, уважает. Знаю. Встречался с ним на охоте… Был в хуторе…

Да, я еще тогда, после пожара, понял, что Митяй мне теперь верит, он может верить. Мне не хотелось углублять этот разговор. Остальной путь, уже мимо безжизненных камышей под самым селом, мы прошли молча в сумерках. Каждый о чем-то думал сам по себе. Я тоже думал: «Зачем же советовались с начальником?» А в голове звучали слова Митяя: «За что? За что?»

Поднялся ветерок. Потянула легкая поземка. Камыши сухо зашелестели.

Мы расстались со словами «до послезавтра».

…В ночь ветер усилился. Дома, лежа на кровати, я слушал его довольно сердитую, скучную, однообразную и, казалось, бесконечную песню.

В трубе позвякивала вьюшка.

Ветер и ветер. Бесконечный ветер шарит по моему окну. Я прислушиваюсь к его нудному однообразию. Может быть, потому и мысли так отрывочны… Надо постараться не думать… Мне кажется, что уже не думаю… Но вновь я ткнулся, как слепой котенок в горячий чугунок: «Он ни во что и ни в кого уже не верит..» Мне стало больно.

Я не мог отбросить мысли куда-нибудь в дальний уголок.

Встал. Записал в тетрадку весь день зимней охоты с утра и до этой минуты.

А ветер уже настойчиво царапался в стекло.

Будет метель. Она уже начинается.

Декабрь снежный да холодный – год хлебородный.

Дуй, ветер! Больше снега – больше хлеба.

К утру нанесло сугробы.

Два снегоочистителя прошли на тракт, разваливая снег на обе стороны. Теперь от проезжающих машин виден только кузов.

К концу дня трактор поехал выручать автобус с передовиками сельского хозяйства, застрявший где-то на пути в область.

Но Валерий Гаврилович, когда я зашел к нему в кабинет, подтвердил:

– Едем обязательно. Собирайтесь к семи утра.

– Не застрянем?

– Не думаю. Ветер притих. Снегоочистители прошли дважды. А потом ведь – «козел»! Это тоже понимать надо.

В общем, он был в самом лучшем настроении. У него, впрочем, всегда хорошее настроение.

– Как ноги? После вчерашнего? – спросил он.

– Ноют. Но ведь я-то хоть зайчишку ухлопал.

– Я тоже убил: «Зайца и лису и ноги на весу». Потом он говорил мне, что думает сменить ружье.

– Плохой бой? – недоумевал я.

– Хорошо бьет: с полки упало – семь горшков разбило. Приклад не по мне: бью по жене, а промахиваюсь. Если без шуток: низит оно у меня. С собой завтра прихвачу, сдам в комиссионный, а себе возьму штучную «ижевку». Хорошие ружья – никаких заграничных не надо.

…А утром следующего дня мы уже ехали в область. Пока выбирались из камышей, было тихо и дорога была чистой. Петр Михайлович сказал Митяю: —А ты, Дмитрий Данилыч, сомневался. Видишь, дорога-то!

– Я что? Я хоть к черту на рога поеду, – спокойно ответил Митяй. – Только вот шофера говорят, под Боськином нанесло, а снегопахи отвалили две стены. Получился туннель выше грузовика. И узко – не разъехаться.

Мы выбрались в чистое поле. Здесь ветерок оказался порядочный. Тянула змейками поземка и курилась дымком над сугробами-стенками с обеих сторон дороги. То и дело начали попадаться переносы. Митяй в таких случаях сдавал автомобиль назад и с разгону пробивал сугробчик. Получалось у него ловко.

Километр за километром ехать становилось труднее. Поземка зализывала след «козла» тотчас же, заклеивала, как пластырем, затирала, заметала и разравнивала.

Снег течет и течет. И дымит. Течет и дымит.

Митяя вижу в спину: он будто прирос к баранке, волосы у него мокрые, шапка на затылке. Давно уже едем, часа полтора-два, а от него мы не слышали ничего, кроме того, что он сказал о «туннеле».

Встретился грузовик – нос к носу. Шоферы вышли друг другу навстречу. Поздоровались за руку.

– Далеко? – спросил Шмель.

– В Корневцы, – ответил встречный.

Они стояли по колено в поземке, как люди без ног.

– Как там дальше? – спросил опять Шмель.

– Табак. На «козлике»-то проскочишь, но… с парком. А ты куда?

– В область.

– Начальников везешь?

– Начальников.

– Ну, вези, – будто разрешил встречный – Из Камышевца?

– Оттуда. А у тебя чего в кузове?

– Отходы. Свиньям.

– Это за сто пятьдесят километров?! – громко ужаснулся Шмель.