– Не хочу быть каторжником, – сказал Митяй. – Ты это понимаешь? Восемь лет – понимаешь?
– Хватит! – заорал Совкин. – Сам пять лет проглотил. А ты, как сука… скорей бить!
– Да я и ударил-то в четверть силы. От такой блямбочки, если по-настоящему, челюсть расходится по компасу и салазки пополам. Не во всю же я силу… Значит, и ты зэк?.. Вот оно как. Сказать по правде, я догадался. Выходит, ты шкурку снял всю – чистый. Теперь выслуживаешься. «Пусть хоть подохни другой, а я колонну в обиду не дам». Служить служи, да на лапках не ходи… На Доску почета хочешь? Валяй на доску – не возражаю, я сам не против, но только не грызи соседа… Я, кореш, за тем ведь и шел: поговорить как человек с человеком. А ты: «Ка-аторжник». Надулся барабаном: я – не я! Должен был я тебе резолюцию наложить или не должен? Как по-твоему?
– Да хватит тебе! Я сказал или не сказал?! – затопорщился Совкин.
– Ладно. Понял, – ответил Митяй и обратился уже к шоферам: – Вот что, мальчишки: лопатки в руки и – за мной. Нас тут четырнадцать. Та-ак… Четыре наших машины – вбок, отрыть объезд под буксир. Тут трех – хватит. Пятеро – к уполномоченному: спросите Егора Ефремыча. «Козла» своего мы почти спрятали. Так… Скоренько, скоренько! Шевелись, детский сад! За ручку и парочками! Чья аварийная? А! Твоя, чубатый петух? Ты и будешь за главного тут. С тобой буксирный. Кто? Ты? Вот вас и двое, а третьего выбирай сам. Остальные к уполномоченному. Так, Совкин?
– Пусть так.
– Марш-марш, браточки! Поддерживай порточки!
Мы пошли к своей машине.
Митяй еще некоторое время задержался после нас около Совкина. Мы не могли слышать, что там у них был за разговор. Через пять-десять минут прошли шоферы с лопатами, а Митяя все не было. Но вскоре он бегом нагнал их и пошел вместе.
Меня начал пробирать холод, поэтому я сначала потоптался, а потом, чтобы согреться, заплясал тоже к уполномоченному союзнику. Тут работа кипела вовсю. Митяй же стоял около них и приговаривал:
– Надуйся, братва! Метель заюрила. А вам еще до Лопыревки сорок верст хромать. Там и заночуете. Борща налупитесь!
Метель, правда, уже повалила и сверху: завихрила, заныла, зашлепала по лицу мокрыми горстями снега.
Вот тут-то, как заяц из лежки, буквально ниоткуда и появился Переметов. Оказывается, это его «козел» стоял позади нашей сборной колонны самым последним. Оказывается, Переметов тоже ехал на совещание передовиков сельского хозяйства.
– Сколько я буду стоять? – кричал он. – Копать! Быстро! Работать разучились!
Хотя дело подходило уже к концу без его участия, но он бегал, кричал, указывал, куда бросать снег, и, в общем-то, мешался под руками и раздражал ребят.
– Ты чего не работаешь? – спросил он у Митяя.
– Задница запотела сидеть в машине. Жду, когда остынет. Да и указаний сверху не было.
– Вам на каждую машину по няньке надо! Распустились! Куда снег бросаешь? Направо надо, а ты куда его? – Он теперь героически шел вдоль дороги, несмотря на метель, и кричал: – Сидел-сидел! Сидел-сидел! Терпенье лопнуло!
Я брел за ним, приплясывая и пристукивая рука об руку; в движении быстро разогрелся, а от уверенности в том, что скоро поедем, даже взбодрел малость после всего происшедшего.
Когда Переметов поравнялся с нашим автомобилем, он заметил-таки Фомушкина с лопатой в руках и буркнул:
– Эх, вы! – Остановился и пояснил: – За вас бы другие руководили, а вы бы… Э, да ну вас!.. Давай-давай! – крикнул он тем шоферам, что уже кончали отрывать объезд около автомашины Конька. – Давай-давай!
– На! – зло ответил Конек и воткнул лопату в снег ручкой вниз. – Ты что: других слов не знаешь, кроме «давай-давай»?
– С кем так разговариваешь? – вспыхнул Переметов.
– Как ты – так и я, в точности.
– Знаешь – я ваш предрика!
– Пока не видал. А слыхать – слыхал. Теперь и в лицо знаю. Мое почтение! Извиняюсь, если чем обидел. Спасибо за воспитание. – Конек вновь принялся бросать снег.
Переметов был убежден, что без него мы все здесь померзли бы, а колонны ни за что не разъехались бы. Обратно он пошел тихо, уверенно, как победитель. А вновь остановившись около Фомушкина, сказал:
– Видишь, как сразу пошло дело? Уметь надо.
– Яков Гордеевич! – окликнул его Петр Михайлович. – Вы бы со старшим колонны поговорили: не доберутся ведь ваши. Надо как-то помочь. Может, из города снегоочиститель направить?
– Дело! Где старший? Кто старший?
– Вон он, подошел к передней машине, – сказал я.
Совкин действительно стоял у автомобиля Конька и махал рукой, направляя, чтобы зацепить буксир. Переметов подошел к нему и строго вопросил:
– Кто старший?
– Нету старшего, – ответил Совкин угрюмо. – Был, да нету.
– Как так нету? Почему беспорядок?!
– Чего кричишь? – казалось, спокойно спросил Совкин не глядя. – Чего ты взбеленился – завелся с пол-оборота? Ну, я старший. Правее руля! Еще. Еще чуть. Так. Крепи буксир.
– Фамилия? – все так же строго спросил Переметов.
– А что? – Совкин наконец глянул на Переметова.
– Фамилия, спрашиваю?
– Пошел ты к…! – выдавил Совкин сквозь зубы. – Отвяжись.
(Он, наверно, тоже не видел еще своего председателя.)