Белый Бим Черное ухо

И этот их упрек в наш адрес будет вполне справедлив, если мы не сумеем сейчас восстановить изувеченную реку и не ликвидируем тех печальных последствий, которые явились результатом деятельности мелиораторов. А сделать все это можно.

Для этого, мы думаем, нужно закопать несколько главных каналов, вырытых мелиораторами, прекратить распашку лугов, закрепить почву лугов многолетними травами, а в дальнейшем произвести чистку реки, построить на ней несколько плотин и пустить в реку мальков ценных пород рыбы.

Вот за эту деятельность наши потомки скажут нам свое сердечное спасибо.

Мы совершенно уверены в том, что даже первое мероприятие – перекрытие каналов – в значительной мере восстановит реку и ликвидирует те печальные последствия, которые произошли в результате деятельности мелиораторов. Конечно, для этого потребуются новые средства, но эти расходы будут неизмеримо меньшей бедой, чем та, которая пришла к нам в результате обмеления реки и которая навалится на нас в скором времени, когда наша река окончательно высохнет. А ждать этого недолго, если мы не приложим должных усилий для спасения реки и природных богатств нашего края.

Вот по какому вопросу мы и решили обратиться к вам за помощью.

Помогите нам в этом деле! 27 мая 1964 г.

Жители села Никольское: 105 подписей.

Жители села Раздольное: 27 подписей.

Жители села Хренище: 71 подпись».

Двести три человека из трех сел!

Как-то один из руководящих товарищей (правда, не очень высокого ранга) с самым серьезным видом заметил по поводу коллективного письма двадцати человек если жалоба подписана более чем тремя лицами, она… «организована». Заметьте: жалоба!

Впрочем, мы уже знакомы с ответом Облводхоза «На жалобу от 21 марта», о чем упоминалось выше.

Да разве же письмо двухсот – это жалоба? Это крик о помощи. Если SOS означает «Спасите наши души», то это письмо нельзя именовать иначе как «Спасите наши реки». Авторы его вовсе не скрываются за неразборчивыми подписями без адреса, нет, они указывают фамилии и должности, среди них и коммунисты – учителя, лесники, председатель сельсовета, рабочие и колхозники. Если они «организовали» это письмо, то слава им и честь!

Но правда ли все то, что написано в письме двухсот? Тронет ли оно душу губителей рек? Все-таки надо попробовать доказать.

Начнем, пожалуй.

Передо мной почвенная карта Воронежской области. Документ неотразимый, в котором нет никаких эмоций, если не считать любовное переложение сюда трудов многих специалистов-почвоведов, тоже энтузиастов своего дела.

Пойма левого берега реки Икорец в тех местах, где проведено спрямление (уничтожение!) реки, состоит из слабо гумусированных песчаных почв (индекс 22) и песков бугристо-волнистых, развеваемых и слабо задернованных (индекс 23); кроме того, в части поймы среднего течения реки (на левом и правом берегах) – почвы лугово-черноземные с уровнем грунтовых вод в два – пять метров (индекс 12). Я прошу прощения за столь специфическую терминологию, но без этого не обойтись, потому что есть еще люди среди губителей рек, которые всякое проявление любви к природе относят к презренным эмоциям и для которых «Закон об охране природы в РСФСР» не имеет значения. Впрочем, слова «песчаные почвы» понятны любому читателю. Каждому понятно: тронь песчаную почву в пойме – она окажется вся в реке; врежься при спрямлении в песок – реки не будет (вспомните мертвую Тавровку!); понизьте уровень воды в реке на два метра – на столько же понизится уровень грунтовой воды и на почвах лугово-черноземных, то есть он будет уже не на два – пять метров, а на четыре – семь метров! Это будет уже не пойменный уровень, а иссушенная пойма с повышенной концентрацией солей.

Однако же зачем я употребляю слова «тронь», «врежься», «понизьте»?.. Ведь уже тронули, врезались и понизили! Уже пойму в колхозе имени Кирова, Лискинского района, затягивает песком… Нет, раздумий над почвенной картой недостаточно для того, чтобы понять все. Я свертываю ее в рулон, откладываю в сторону и еду на реку Икорец взволнованный и потрясенный.

…Июнь 1964 года. Иду по берегу от села Хренище и выше. Грустно… Местами река почти перегорожена песчаными наносами. А вот песок наступает на реку слева, наступает неумолимо и безудержно. В голове вертится: «Тавровка. Тавровка… Развеваемые пески… Индекс двадцать три»… И вдруг врывается в мозг с болью, с неистовством: пре-сту-пле-ние!.. Вот обвалился берег, видимо, еще в прошлом году. Обхожу обвал, спускаюсь вниз, перехожу реку в коротких резиновых сапогах (не в охотничьих, а в обыкновенных) и возвращаюсь обратно. И это там, где несколько лет тому назад утонула лошадь.