Белый Бурхан

Визит полицмейстера был своевременным и для отца Лаврентия позарез нужным, чтобы обратить взор власть охраняющего на нигилистскую сущность доктора Гладышева. Но Богомолов с первого же раза от попа отмахнулся, а второго раза не случилось — проехал мимо, забыв про свои обещания…

Может, к жандармам теперь за вспомоществованием обратиться отцу Лаврентию?

Человек лежал, распластавшись на снегу, лицом вниз. Одна его лыжа воткнулась стояком в снег, другая, неловко подвернувшись, была на ноге. В двух шагах от лежащего валялось новенькое ружье. Вся лыжня в этом месте была затоптана конскими копытами, на снегу алела свежая кровь. Человека убили ударом палаша по затылку.

Дельмек сбросил лыжи, перевернул мертвеца. Лицо было незнакомо, да и узнать его трудно: залито кровью и развернуто, как книга…

— Хороший удар! — вздохнул Дельмек. — Кто же его так? За что?

Еще совсем недавно человек этот был жив и торопился уйти от погони. Кто гнался за ним, кому он был нужен?

Дельмек выпрямился, по обычаю русских, провожающих покойников в вечный аил, снял шапку.

— Надень шапку, Дельмек! — услышал он за спиной знакомый насмешливый голос. — Этот Анчи не стоит твоего сострадания! Он — мерзавец и предатель!

Дельмек обернулся, держа шапку в руках.

— Техтиек? — Дельмек надел шапку и машинально сбросил ремень ружья с плеча. — Это ты его убил?

— Его убило небо. А я только выполнил волю бур-ханов!

Техтиек спешился, подошел, положил руку на винтовку Дельмека, нахмурился:

— Ты хочешь застрелить меня?

— Нет, я не убийца. Я — охотник. Я шел по следу, который меня привел к нему… Он не выполнил какой-то твой приказ?

— Он только нарушил мой приказ. Еще летом.

— Почему же ты убил его сейчас?

— Нарушение приказа привело к смерти людей на прииске.

Дельмек кивнул. Он уже слышал, что на прииске Бобровском были убиты в перестрелке какие-то алтайцы. К тому же с оружием…

— Вот так, Дельмек… Тебе что-нибудь нужно от меня? Дельмек отрицательно покачал головой.

— Тогда я тебе дам совет. Хороший совет! — Техтиек кивнул на убитого. Не повтори его ошибки.

— Тебя ищет Богомол, Техтиек. Он допрашивал меня. Говорил, что меня знает какой-то Бабинас…

— Бабинас? — Техтиек покачал головой. — Я не знаю никакого Бабинаса… А Богомолов ищет меня уже семь лет. Прощай.

Солнце скатывалось на вторую половину неба. Оттуда оно начнет падать быстрее, торопясь на покой. Солнцу тоже легче идти с горы, чем в гору…

Дельмек вышел на опушку леса, увидел старый след и невесело усмехнулся. Анчи сумел лыжней завязать свой узелок жизни. Но этот его узелок будет помнить теперь всю жизнь другой человек, пока и его голову за какой-либо промах не снесет меч Техтиека.

Глава восьмая НОВООБРАЩЕНЕЦ

Торкош не стал утруждать себя поисками жилья. По совету работников-алтайцев, живущих у Лапердина, он занял пустующее уже три зимы кое-как сложенное неуклюжее строение пастуха Сабалдая, на самом краю Бересты. Осмотрев его, Торкош повеселел: если немного подправить, то зиму будет легко и просто обмануть, не кланяясь в пояс хитроумному старику Игнату.

Одолжив за два рубля телегу у кержака Лариона, Торкош съездил в лес, наломал сушняка, набрал несколько мешков сухих шишек, надрал березовой коры, надергал охапку соломы из прошлогоднего стога и в один вечер соорудил себе очаг и постель. Потом, переночевав на голодное брюхо, отправился поутру в лавку. Но там лавочник Яшка сразу же огорошил его отказом:

— Будешь у отца или брата в работниках, тогда будет тебе и кредит на харч! А так — катись колесом!

— Какой кредит? — удивился Торкош. — Каким колесом? У меня деньги есть!

Десятку Яшканчи Торкош уже почти всю истратил, пришлось с дрожью в душе начать трату денег Техтиека. Увидев красненькую, Яшка недоверчиво посмотрел ее на свет, покрутил головой:

— Жирно живешь! Я уж и не помню, когда в чужих руках такую крепкую деньгу видел!

У себя дома Торкош все расставил по своим местам: бутылки в один угол, еду — в другой, табак и кисет засунул в карманы, сдачу вместе с остальными деньгами — в специально выкопанный тайник. С этого дня он зажил припеваючи — куда лучше, чем там, в лесном своем, жилище, где его кормили и поили пастухи.

Целыми днями он теперь только и делал, что ел, пил, курил трубку у костра; спал, когда тот гас, а утром все начинал заново — срывал зубами пробку с бутылки, вливал в себя хмельное, крякал со смаком, мотая головой… Так он обживался дней пять, не думая ни о чем. Его никто не беспокоил друзьями Торкош еще не обзавелся, в работники к Лапердиным не нанялся… Как только кончилась выпивка и съестные припасы, Торкош прихватил пустые корзины, направился в знакомый уже переулок. Но лавочник Яшка, забрав корзины, покрутил головой, не взглянув на десятку Торкоша и на серебряный полтинник, которым тот щелканул о прилавок:

— Отец и за деньги не велел тебе отпускать харч!

— Как не отпускать? — удивился Торкош. — Почему?

— Иди к отцу, он скажет.

И на этот раз Игнат принял Торкоша хорошо: поздоровался за руку, пригласил в горницу, усадил за чай. Потом, когда насытились, спросил:

— Ну, что надумал, Толька?