Белый Бурхан

— Нет, — замялся Капсим, — из естества всех прочих треб вытекает само собой…

— Сопли из твоего естества вытекают! — рассердился Панфил. — Меняй немедля!

— На что? — осел голосом и душой Капсим.

— Милостыней обойдись! Община — не мамка с титькой, чтоб всех дармоедов при себе держать в сытости и холи!

Капсим зарделся, как маков цвет, но поправил: «Милостыней, от сердца и души идущей, помогать в нищете братьям и сестрам нашим по вере».

— Перечти все сызнова! — приказал Панфил. Обновленный список треб опять не понравился общинникам: кто хмурился, кто вскидывал глаза на Панфила, кто головой крутил.

— Ну, а обет какой заложил на требы?

— Единство духа и веры, освященное сызнова.

— Так… Иордань,[156] значит?

— Да, как речка станет.

— А ежли тот басурман на коне раньше прискачет? — спросил Аким, судорожно сглотнув.

Капсим развел руками:

— Тогда — погибель верная!

Федор Васильевич писал, когда иерей отворил дверь в его кабинет и шумно начал возмущаться:

— Проехал мимо! Представляете? Ему мы оказались не нужны, как знакомцы, он хотел нас в ломовые определить!..

Доктор с явной неохотой отложил перо:

— О ком это вы столь гневно, святой отец?

— О Богомолове! О ком же еще!

Федор Васильевич пожал плечами:

— Стоит ли? Он нам не кум и не сват! Все мы состоим на службе, и у каждого свой долг перед отечеством…

— Есть еще какие-то догматы приличия! — не сдавался поп.

— Ну, догматы — это уже по вашей части, — Федор Васильевич снова взялся за перо. — Я хотел бы дописать важную бумагу, святой отец. Извините.

Доктор писал еще минут десять, а иерей терпеливо ждал, разглядывая шишкинские картины русского леса. К чему они ему? Разве он не видит каждодневно тех лесов в натуре? А вот иконы — нет!.. Только в комнате докторши есть маленький образок, и тот скорее символика, чем необходимость для христианина… А хороший образ в окладе и с лампадой совсем не помешал бы в кабинете доктора! Люди же здесь бывают! На что им осенять себя? На литографированного Шишкина? М-да… Мерзость безбожия ползет в этом доме изо всех щелей!..

Доктор отложил перо, потянулся всласть, заиграв улыбкой на устах, подписал лист, перечел, отложил на край стола:

— Теперь я вас внимательно слушаю, святой отец…

— Каждый раз, входя к вам, думал: чего же не достает тут? И сегодня разглядел: хорошей иконы!

— Зачем? — удивился хозяин кабинета. — У нас есть икона. Здесь же не монашеская келья!

— Но ведь в этом помещении вы принимаете людей, моих прихожан!

— Да, разумеется. Другого у меня нет. Епархия же не собирается строить больницу, где я мог бы устроить себе кабинет!

— Мои прихожане — верующие, как вы знаете… — Нахмурился иерей, пропустив мимо ушей замечание доктора. — И им, входя к вам, надо осенять себя крестным знамением! На что же им прикажете креститься? На шкаф с книгами? У вас все же присутственное место, а не кабак!

Гладышев откинулся в кресле и вежливо рассмеялся.

— В присутственном месте, святой отец, должен висеть или стоять портрет царствующего императора и зерцало. Но никак не икона! Но вы ошиблись в другом — это не присутственное место, а рабочий кабинет врача! И если что и должно здесь еще находиться, помимо книг, то — череп или скелет!

Доктор встал, сердито сдвинув кресло. Тяжело и мрачно прошелся от окна до двери и обратно. Остановился у литографических картин, которые только что разглядывал столь подозрительно иерей. Поднял глаза на отца Лаврентия, но тотчас скользнул взглядом мимо. По его губам скользнула усмешка:

— И еще. Я вышел из того возраста, святой отец, когда барчуки нуждаются в услугах дядьки-гувернера… Что же, и вы намерены грозить мне розгами или хватит угла?

Иерей вынужденно рассмеялся:

— Помилуйте! Затменье нашло. Привычка поучать паству.

— Надеюсь, меня с женой вы к тем овечкам не относите?

— Увы! Приписаны к моему приходу.

Доктор шагнул к креслу и будто споткнулся.

— Так-с!.. И когда же мне с женой, святой отец, прибыть к вам на исповедь? Очередь к вам, надеюсь, не столь велика, как к Иоанну Кронштадскому?..[157] Извините, мне надо работать.

Он сел, потянулся рукой за пером, но передумал: «Надо, все-таки, как-то поладить с ним… Чертов кутейник!.. Уж не его ли трудами тормозятся все мои бумаги?»

— Вот, святой отец, — взмахнул Федор Васильевич только что исписанным листом, — вынужден обратиться к чувствам и разуму деловых людей уезда, губернии. Может, удастся собрать какую-то сумму по подписке на первую больницу… На епархию и духовную миссию у меня уже нет никаких надежд! Н-да…

Иерей нахмурился, заговорил медленно и глухо:

— Не думаю, что ваша затея придется по душе начальнику Алтайской духовной миссии, равно как и владыке… Вам надлежало бы посоветоваться со мной прежде, чем решиться на подобную демонстрацию нетерпимости и скороспешности…

— Что делать, святой отец? — рассмеялся доктор. — Улита едет, когда-то будет?