Белый Бурхан

— Чего тебе надобно от господа, срамная душа?

— Заступы прошу!

— От кого?

— От супостата внутреннего, мною порожденного!

— Смирись, не противься ему.

— Не могу! Душа сгорает в уголь!

— Тогда прими схиму.

На лбу Игната выступила испарина, но внутренний голос молчал. Он сказал все, что надо, и на сегодня его уста запечатаны. Где-то за ушами гулко, толчками, приливала кровь к вискам. Еще немного, и наступит забытье, похожее на обморок. Нет, ему сегодня нельзя поддаваться этому соблазну оцепенения! Сегодня истекают сроки многих платежей… Разве можно такое важное дело доверить Винтяю? Обворует, и глазом не сморгнет!..

Игнат медленно поднялся, осенил себя твердым стоячим крестом, задержав сдвоенные персты только у сердца: стучало бы оно, а живот и разум приложатся!..

Вышел, закрыв келью на ключ, приложился губами к замку, затворив и его — не только от людей, но и от нечистой силы. Медленно двинулся вдоль глухой стены, держащей навесную веранду, сошел по ступеням во двор…

Нерушим старый дедовский устав! Неколебим, как этот вот дом, срубленный на сто лет с прибавком!

Отец Капитон в третий раз разложил пасьянс. И он опять не сошелся. Три карты путали все! Какие же? Перевернул крапом вниз, вздрогнул: на него мрачно и тяжело смотрел крестовый король, крепко стиснувший витой посох с крылышками, похожими на совиные…

— Знакомый лик! — скривил губы иерей, смешивая колоду.

Но злорадный старик с посохом сызнова оказался сверху — на все карты давит, как гнет в кадке с капустой!

— Анафема…

Отец Капитон выдвинул ящик стола, смел в него карты, с треском задвинул, выронив ключик из замка. Полез доставать, ударился головой о резную ножку. Почесал ушибленное место, поморщился: так и надо тебе, сивому!..

Еще в епархии, получая Берестянский приход, упреждал благочинный, качая перстом перед носом: «Там есть такой купчик Игнат Лапердин. Большой силы и немалого ума человек, богач страшенный. Держит село в лапах, как паук муху! Не вздумай на открытую противоборствовать с ним, не срамись… Тихо подбирайся, аккуратно! Уцепишь — дави! Смек, отче?»

Тогда головой качнул, согласился, что понял. И только тут сообразил, что поторопился: не все понял, да и не так…

Историю раскола иерей в семинарии долбил изрядно, хотя и не думал в те годы, что падет ему сей тяжкий жребий… Ладно, Капитон тоже не лыком шит! Ухватится, даст бог…

А Игнат — крепок! И анафемой его не прошибешь! Он и без попа знает, что раскольники еще при благословенном Никоне были все поголовно анафеме преданы, как и дети и внуки их! Живет, однако, не тужит Игнат! И перевернутая свеча ему по ночам не снится…

Капля камень долбит! За одного человечка Игната зацепился иерей, за другого, третьего. Списочек новокрещенцев Игнатовых раздобыл, всех в свой приход вписал, по одному стал охаживать… Теперь во здравие их службу ведет, а тем, кто за старика Лапердина все еще держатся, за упокой. Как и самому Игнату с его семейством! Страхом пронял многих, да и сама Игнатова вера зашаталась приметно, как сосны в лесу при хорошем ветре…

Долбит капля камень!

Ужин проходил чинно и благостно, как по старому уставу было заведено. А перешел в руки Игната тот устав, равный закону, еще от отца Селивана Лапердина, а к Селивану — от Калистрата… И так — до самого корня, до пращуров! Игнат — седьмое колено. Забота рвет душу: будет ли жив тот устав на восьмом и девятом колене?

Вначале всего — моление, с многократно повторенной просьбой:

— Господи, Исусе Христе, сыне божий, помилуй нас!

Потом — освящение пищи вкушаемой, проводил его сам Игнат.

Наконец все усаживались на свои, давным-давно отведенные места и ждали, когда к общей миске протянется ложка главы дома, второй ложкой шел Винтяй и замыкала процедуру жена Игната — Ульяна. Стоило только кому порушить это правило, как по лбу ему немедля прохаживалась тяжелая оловянная ложка отца, и виновный мог выбираться из-за стола. Прекращалась трапеза и в том случае, если хозяин первым клал ложку на стол и всаживал два перста в лоб, начиная освящение насытившейся, благодаря господу, утробы своей.

Сегодня ложку в лоб заслужил Винтяй, но отец сделал вид, что не заметил — старший сын забрал большую власть в хозяйстве и входить с ним в противоборство Игнат не решался.

В большой семье Игната уже давно началось брожение, которое мог сдержать сейчас только Винтяй — у Игната уже не было сил и должной строгости на это. А сыновья по чужому наущенью (своего-то ума пока что нет!), намеками и полупросьбами требовали раздела, хотели жить своими семьями, на свой единоличный страх и риск, разломав на куски могучий корабль старой веры. Это было невозможным для Игната: раздел — это развал крепости, которая была создана потом и кровью не только нескольких поко-лений Лапердиных, но и людей, что работали на них из поколения в поколение, из века в век…

Насытившись, Винтяй первым бросил ложку и, наспех отмахнувшись крестом, полез из-за стола, буркнув:

— Делы стоят, не до жратва!