Белый Бурхан

Уже к полудню потеряли почти всех коней и пять верблюдов. Груз с них не стали снимать, не стали и пристреливать погибающих животных — не до них. Солнце становилось румяным, как яблоко, и только перевалив на вторую половину неба, снова начало бледнеть. Снизу, из степи, потянуло жарким ветром. Люди на ходу снимали с себя все и шли почти голыми. Блестела соль на спинах, разъедая царапины и потертости, залепляла глаза и уши, нарастала коркой на губах. Один за другим стали падать люди. Их поднимали, вели за собой, но они снова падали, обессиленные…

К вечеру стали попадаться камни с жухлыми клочками травы. Потом камни, по которым уже можно было переступать, не боясь угодить в дыру с рапой. На траву жадно накинулись верблюды и даже ударов погонщиков не чувствовали. Да и сами люди готовы были есть эту горькую и, по-видимому, ядовитую для всех желудков траву!

Неожиданно повалил снег, похожий на соль. Он даже на вкус казался соленым. Потом заблистали белые молнии, не издавая грома. Погонщики и ховраки повеселели:

— Кто-то здесь новичок и потому особенно грешен перед духом Ло! Надо принести его в жертву!

И все с хитринкой поглядывали на молодого ламу.

Показались первые палатки тибетского сторожевого поста. По перевалу разгуливали грязные люди в истерзанных шубах, покрикивая на Поднимающийся им навстречу караван:

— В один ряд! В один ряд!

Добившись относительного порядка, затребовали караван-бажи к себе. Жамц о чем-то долго говорил со стражниками, потом вернулся к каравану.

— Придется сдать все оружие! Уже и в Нагчу нельзя входить с тем, что убивает!

Горка оружия показалась стражникам подозрительно малой, и они сами начали обыскивать караванщиков и ховраков, плотоядно поглядывая на тюки. Но Жамц их успокоил:

— У нас не торговый караван, мы везем в Лхасу священный груз!

Стражники посоветовались между собой и объявили, что караван не пойдет дальше, пока не будет получено разрешение генерала-дибу пограничной стражи.

Жамц отозвал в сторону доньера стражников, протянул ему горсть разнокалиберных монет, но тот только засмеялся и вынул из кармана длинные радужные полосы бумаги с черными китайскими знаками и красными печатями.

— Сейчас в Тибете ценятся только эти деньги.[73]

— Бумага? — удивился Жамц. — Какие же это деньги?!

— Тогда, караван-бажи, плати золотом… Можно серебряными линами… Китайские монеты с шестью и семью знаками мы не берем!

Жамц заколебался — ни с золотом, ни с серебром ему расставаться не хотелось. Тем более, что перед такой оплатой не устоит и сам диба! Но тибетские лины у него были, совсем недавно они имели хождение наряду с китайскими монетами.

— Разве деньги императора — уже не деньги? — спросил Жамц насмешливо. Тогда я буду ждать дибу.

Но доньер уже почувствовал поживу и поспешно согласился на китайские монеты. Потом стражники делили деньги по каким-то своим правилам и потому остались обиженные, которые сразу же устроили драку, расквасив носы и наставив синяков под глазами друг другу. Наблюдая за их потасовкой, Пунцаг шепнул Цулунбату, оказавшемуся рядом: «Не кажется ли тебе, что эти стражники ничуть не лучше голаков?» Хранитель ширетуя кивнул: «И голаки, и стражники одинаковы!»

Закончив драку, стражники разрешили каравану следовать дальше и даже вернули кое-что из оружия. Пунцаг, принимая наганы, сразу заметил, что они не его и далеко не все патроны подходили по калибру, но спорить и жаловаться не стал…

Когда отъехали от сторожевого поста на приличное расстояние, Жамц распорядился сделать привал, чтобы подкрепиться и привести себя в порядок. Тут же бегло определили потери. Они оказались немалыми, но могли быть и большими: дорога через Цайдам и перевалы никогда не обходилась без дани!

Не успел Пунцаг сбросить с плеч тибетскую шубу и плеснуть в лицо водой из ручья, как за его спиной остановились четверо тибетских лам в красно-желтых халатах. Они спустились с соседнего перевала, на который их каравану только еще предстояло взойти, и приняли его коричневый халат и петушиный гребень шапки за знаки караван-бажи. Все остальные были одеты по-дорожному и не привлекли их внимания. Пунцаг отер мокрое лицо чистым платком, спросил:

— Вы о чем-то хотите говорить со мной, ламы?

— Мы — мастера мистерий и хотели бы предложить вам и вашим людям цам очищения, который никому не повредит.

— Кто из вас старший?

— Мы все гэцулы.

— Решите сами, кто из вас будет говорить с караван-бажи. Он тоже лама, гэлун. И он ведет в Лхасу этот караван.

Ламы переглянулись: слова Пунцага им пришлись явно не по душе. Подумав, трое кивнули на четвертого:

— Он будет говорить с караван-бажи. Десрид.

— Иди за мной, Десрид, — пригласил Пунцаг. — Гэлун отдыхает в желтой палатке.

Жамц ничуть не удивился гостям. Он знал о бродячих мастерах мистерий, дающих представления путникам и накорпам, но в такой глуши и так далеко от Лхасы не ожидал их встретить.

— Мистерия не повредит моим людям, — согласился он, — но мне нечем вам заплатить! Стражи перевала стали брать слишком дорого с каждого каравана.