Белый Бурхан

— Вот блекота, или бешеная трава. Лишает человека памяти, вызывает удушье и бесноватость… А это — чистуха, или собачье мыло. Вызывает судороги и удушья… Этот корень — пьяная трава, от которой человека рвет кровью и он лишается разума…

До позднего времени продолжал Самдан свои занятия. Он словно торопился передать ученикам все то, что знал и умел сам. А потом, отпустив ховраков, долго сидел в оцепенении, стиснув голову руками… Ничего еще не случилось, но Самдан чувствовал — все рушится!

Гонгор раза четыре приглашал Бабыя к себе, советуясь по мелочам, связанным не столько с идеологией нового вероучения, сколько с укладом жизни скотоводов и землепашцев, пастухов и охотников, живущих на Алтае. Бабый мало чем мог ему помочь, поскольку общался с этими людьми только у себя в Бурятии. А записи сада Мунко, которые он нашел в дугане, были непонятны: знаки, символы, имена, цифры… Может, ссылки на какие-то книги, может, условное письмо, предназначенное только для таши-ламы, задания которого старик так и не успел назвать…

У Бабыя была смутная надежда, что хубилган Гонгор сам спросит что-нибудь о записях сада Мунко, но тот молчал, интересуясь пустяками, которые вряд ли могли бы ему помочь при составлении документов для Шамбалы…

Однажды он даже поставил Бабыя в тупик:

— Вы знакомы с русскими противниками православия?

— Да, в Бурятии их много.

— Как вы думаете, раскольники чем-то отличаются друг от друга? Или все они молятся Христу?

— Да, они молятся Христу, но по-своему.

— Как вы думаете, лхрамба, эти русские раскольники могли бы принять какие-либо каноны буддизма?

— Я плохо их знаю, хубилган, — растерялся Бабый. — Почти не общался с ними, но я знаю, что у них есть свои святыни: обо, могилы, праздники с огнем, свои жрецы и древние книги, их девушки занимаются тантрическими обрядами перед зеркалом, среди зимы некоторые из них кулают свою молодежь в ледяной воде, и почти все они мечтают о благословенной земле, называя ее Беловодией и Синегорией, которая по своим общим признакам чем-то напоминает нашу Шамбалу, и все они ждут прихода своего мессии, который спасет мир от беды, воздаст праведникам и сурово накажет святотатцев… Вот, пожалуй, все.

Гонгор долго думал, отвернувшись в окно, потом вздохнул:

— Благодарю вас, лхрамба. Я почему-то так и думал… Шамбала будет принята всеми, она отвечает всем желаниям людей…

Бабый ушел в библиотеку со смешаным чувством растерянности и досады: Гонгор делал что-то не то и не так, а он не мог вмешаться и помочь ему по той простой причине, что не знал сути поручения сада Мунко. Вряд ли старик занимался изучением жизни русских раскольников-семейских![84] У него было более важное задание, которое он перепоручил Бабыю, но не успел объяснить его сути… Но ведь о чем-то говорили его степени мудрости, о которых он поведал перед смертью! И как все это связывалось с монетой, с нелепыми вопросами Гонгора, с непонятным ожиданием каких-то бумаг для таши-ламы? В какую игру высоких лам он втянут?

До самого вечера Бабый не находил себе места, без дела перебирал манускрипты, не замечая даже, что некоторые из них написаны китайскими иероглифами. Успокоился он только после того, как нашел монгольскую рукопись и углубился в нее, разом забыв о дацане, о Гонгоре, о самом себе…

А вечером в гости к Бабыю пришел Самдан. Разговор лхрамба начал издалека, с пустяков, стараясь никак и ничем не обеспокоить гостя. Потом начал потихоньку прощупывать Бабыя, очерчивая незримые круги дозволенных и недозволенных тем, грани которых пересекались, давая направления новым мыслям, рождающим неожиданные, порой нелепые обобщения. Но Бабый легко выбрался из дебрей казуистики, в которой поднаторел еще в «Велик сайхана», чем, похоже, немало удивил Самдана, ждавшего легкой победы и почти уверенного в ней. Подумав, лхрамба дацана заговорил о «Ганджуре», но Бабый, уже не очень церемонясь, перебил его:

— Я читал «Ганджур», лхрамба, и нашел, что он устарел для нашего времени настолько, что превратился в нелепость…

— Где же вы читали «Ганджур»? Он ведь довольно редок! Но с вашей оценкой я согласен, хотя и не совсем: пятый и двадцать шестой тома еще живы и интересны, а вот тома Абхидхармы и Дулвы… Впрочем, вы правы в главном: новое время требует новой волны мудрости и новых мудрецов, которых пока нет!

Дальше разговор пошел легче: о знакомых монастырях и высоких ламах, пока не подступили к главному.

— Вы здесь по поручению таши-ламы? — вкрадчиво спросил Самдан. — Вы его видели и говорили с ним?

— Не совсем так, но я выполняю его волю.

— А какое отношение к воле таши-ламы имеет хубилган Гонгор?

— Самое прямое — он выполняет его поручение.

— Какое поручение? — насторожился Самдан. Бабый пожал плечами:

— Это — тайна хубилгана, а не моя.

Самдан ушел ни с чем и сразу же вызвал своего соглядатая. Едва Нанжин переступил порог лаборатории, как лхрамба прошипел зловеще:

— Значит, гость — баньди? Ах ты, червяк!

— Виноват, но ховраки сказали…

— Эти недоноски? Да он — настоящий лхрамба! А ты — фальшивый лама! И тебя пора поставить на твое настоящее место!