Белый Бурхан

Техтиек внутренне вздрогнул. Вот он, тот смертельный удар, который он судорожно ждал все эти дни! Белый Бурхан просто выбрасывает его людям, которые могут и прославить своего вождя, и растерзать его... Он отказывает отныне ему в своем покровительстве и руководстве! Иди куда хочешь, хан Ойрот! Иди и правь своим Алтаем, как можешь и как умеешь!

А если он не знает, куда ему идти, и не знает, как ему управлять страной?

Он понял, что Белый Бурхан превратил его в нового Когутэя из легенды*, бессмысленно и бесполезно бродящего по небу. Только на него боги его не пустили - его участь бродить отныне по горам!

* Техтиек вспоминает охотника из сказки, погнавшегося за священными маралами, которые увели его на небо

Странная смерть Яшканчи насторожила Хертека и вызвала беспокойство у бурханов, обнаружив людей, которым не нравилось то, что происходило в долине. Кто эти люди, как они проникли в священную долину вооруженными и кто их послал в Терен-Кообы?

Русские не могли пройти! Все они были остановлены на тропах, и каждый из них получил свое. Значит, убийцы Яшканчи - алтайцы? Что это - сведение старых счетов? Но у Яшканчи не было и не могло быть врагов! Вывод напрашивался один - в долине действуют враги бурханов. А это уже много опаснее... Сегодня их жертвой пал Яшканчи, завтра ею могут стать Дельмек или Ыныбас, послезавтра - Чет Чалпан и Чугул...

Хертек опустился на камень, возле которого был найден мертвый пастух. Трава была вытоптана, а рядом с камнем примята, и на ней виднелись капли крови. Яшканчи переползти на это место не мог - он умер сразу, убитый ножом в печень. Значит, тут лежал кто-то еще? Раненый, но не убитый, если исчез... Уполз или его унесли?

Надо поговорить со всеми - Дельмеком, Ыныбасом, Чегатом, Чалпаном, парнями Кара Таина и Уйбалы,, Кураганом и другими кайчи. Кто-то из них видел убийц, встречался с ними, знал в лицо!

Кто-то присел рядом. Хертек скосил глаза: Кураган.

- Как же так, кайчи? Почему ты не уберег друга своего отца? Ведь ты был рядом в ту ночь!

- Я пел песни людям, Хертек...

Голос был прерывистым, и старый воин резко повернулся к парню. Кураган плакал, не скрывая слез и не стыдясь своей слабости. Хертек поморщился и порывисто встал:

- Прекрати! Яшканчи не надо оплакивать, за него надо мстить!

- Я не могу, Хертек, - покачал парень головой. - Слезы сами текут из глаз... Он был так добр ко мне!

Хертек скрипнул зубами, сел в седло. Как бы ни было велико горе, мужчина не имеет права раскисать! Он должен ненавидеть и мстить! Мстить и ненавидеть!

Монашеский отряд отца Никандра шел горными тропами, стараясь не терять из виду охотников-проводников, которых нанял на три дня игумен. Они уверенно шли по тропе к истокам Аксаазкана и Кадрина. Но потом, оставив их на высокой тропе, спустятся вниз, и на правый берег Катуни монахам придется выходить самим... Этот путь намного сокращал дорогу и время, но грозил измотать до изнеможения.

Первый же перевал Таныс, а потом и Чакрык показали игумену, кто из них чего стоит - монахи шли тяжело, пыхтя и отдуваясь даже на небольших подъемах, а охотники и с ноги не сбивались, и самокрутки смолили, и байками пробавлялись в дорожной скуке...

Хорошие ходоки всегда презирают тех, кто не умеет легко и весело одолевать петли троп, независимо от того, где они вьются - по горам, снегам или лесу. И потому охотники не скупились на насмешки - сначала беззлобные, а потом и раздраженные, злые.

На первом же привале, строго оглядев иноков, игумен сказал с осуждением:

- Разъелись? Отяжелели? Так дело не пойдет... Ежли вы и дальше будете тащиться этаким манером, то мы сегодня и до Самуралу не дойдем, а в самую долину Теренг только к троице и поспеем!

- Дорога шибко чижолая!-вздохнул один из монахов. - Наказанье господне, а не дорога!

- А тута ишшо ружье проклятущее, - поддержал его другой. - Лупит и лупит прикладом по заднице! Спасу

уже нет...

"Да уж воинство! - подумал отец Никандр.-С таким святым воинством хорошо только братскую трапезу править, а не врагов православия бить!"

Он спустился к проводникам, пристроившимся со своим костерком под скальным навесом, спросил, отводя глаза:

- Сколько мы одолели с утра-то?

- Поднимемся на Чакрык, игумен, десяток верст с дороги скинем!

- А всего сколько идти?

- Сорок две версты с хорошим гаком... Игумен вернулся к своим инокам, грозно притопнул ногой:

- А ну, поднимайтесь!

Монахи, кряхтя и постанывая, хватаясь попеременно то за поясницу, то за онемевшие икры ног, начали вставать с продавленных до воды подушек мха. Охотники-проводники, загасив свой костерок, сразу же ушли вперед, поджидал своих ведомых только на сомнительных изломах тропы... Скорее бы к Самуралу их притащить да загнать в воду!

Нет, надо было все-таки идти старой дорогой, натоптанной...

Хриплый рык послышался за спиной отца Никандра, и он недоуменно обернулся. Ничего не случилось: монахи хором пели псалом Давида.