Белый Бурхан

Он выпростал руку из-под покрывала и указал ею на табурет, где горкой лежали аккуратно сложенные одежды ламы, придавленные бронзовыми атрибутами святости - дрилгой и ваджрой2, знаменующих мужское и женское начала жизни.

- Прими ванну и переоденься.

У Пунцага сами по себе подогнулись колени:

- Я не достоин, гэлун! Я - пыль у ваших ног!

- Встань, баньди, - рассмеялся Жамц. - В ламы без сорока вопросов и клятвы3 перевел тебя не я... Завтра мы с тобой уезжаем в Тибет. Меня призвал под свою руку сам таши-лама. Ты едешь со мной, и потому тебе необходимо быть ламой, а не ховраком...

- Я не могу выполнить ваш приказ, ширетуй. Отдайте лучше меня Тундупу, если я в чем-то виноват...

Жамц сделал вид, что не расслышал его лепета, тем более, что у Пунцага перехватило горло и он скорее шипел, чем шептал.

- Ты еще здесь? - удивился он.

- Я жду другого приказа...

По лицу гэлуна прошла легкая тень досады, сменившись спокойной и ровной улыбкой, затеплившейся на губах:

- Ты будешь посвящен в тайну, но об этом пока не следует болтать на радостях. Ты нужен Тибету и именно поэтому ты - лама.

- Я вас понял, гэлун.

- Иди и делай, что я тебе приказал!

Пунцаг дрожащими руками взял приготовленные для него одежды и снова вопросительно уставился на гэлуна:

а вдруг тот пошутил от скуки и сейчас последует его хохот, а потом и все остальное, на что так упорно и старательно намекали ему ховраки.

- Иди же!

Пунцаг на цыпочках прошел к указанной гэлуном двери, осторожно прикоснулся к ней рукой. Она беззвучно распахнулась, и новоиспеченный лама увидел большой дубовый чан с серебряными обручами и подобострастно склоненную фигурку Бадарча.

Плотно прикрыв дверь, Пунцаг подошел к чану с чуть мутноватой водой, благоухающей травами, опустил руку. Вода была еще теплой. Потоптавшись, он начал раздеваться, не обращая внимания на Бадарча, глядевшего на него теперь с изумлением и плохо скрываемой завистью.

- Вам помочь... э-э... баньди?

- Возьми эти одежды, повесь их на крюк и можешь идти. Я помою себя сам.

- Слушаюсь... э-э... баньди!

Но не ушел. Он хотел собственными глазами увидеть, как вчерашний ховрак, над которым они с Чойсуреном беззлобно посмеивались, вдруг и сразу стал ламой, святым, теперь для них недосягаемым... За что ему такая честь? За какие заслуги? Разве у них с Чойсуреном меньше заслуг перед ширетуем и дацаном?

Пунцаг вздрогнул, когда Бадарч прикоснулся к нему:

- Не надо. Я сам!

- Вы не сможете, баньди, вымыть себе спину! Ловкие руки у Бадарча! И совсем не похожи на грубые мозолистые руки других ховраков. Может, он женщина не только для гэлуна, а вообще - женщина?

И тотчас Пунцаг услышал шелестящий шепот Бадарча:

- Как это тебе удалось, Пунц? Я-то для него все делал, а одежд ламы так и не получил! За особые услуги он мне платил только деньги... Замолви за меня слово гэлуну!

- Об этом рано говорить, - пробормотал Пунцаг смущенно. - Вот, когда мы с гэлуном вернемся из Тибета...

Он вспомнил предупреждение Жамца и тотчас прикусил язык. Но было поздно - Бадарч уже услышал. Побледнел, отшатнулся, выронил мочалку:

- Ты едешь в Тибет?! Ты увидишь Лхасу и Поталу4?! Может, ты увидишь и самого далай-ламу5?.. О-о-о...

Бадарч застонал, как от боли.

Потом, когда Пунцаг вышел из чана и стал облачаться в свои священные одежды, Бадарч поспешно сгреб лохмотья вчерашнего ховрака, прижал их к груди:

- Оставь их мне, баньди! Может, и мне они принесут счастье!

Пунцаг растерянно кивнул и осторожно открыл двери в покои ширетуя. Тот равнодушно осмотрел его, проворчал недовольно:

- Ты долго мыл свое тело, баньди. А ведь твои предки не любят и боятся воды!

- Вода уносит счастье, - вспомнил Пунцаг слова матери и невольно произнес их вслух. - Вода смывает красоту с лица и тела.

- Вот-вот! - рассмеялся ширетуй. - А тебе вода принесла счастье и не убавила, а прибавила красоты!

- Я всю свою жизнь буду помнить то, что вы для меня сделали... Я буду вам верен, как собака... Я...

Слова нового ламы были искренними, и Жамц слегка смутился, что совсем не было похоже на него:

- Остановись!.. Я тебе верю и надеюсь, что скоро тебе представится случай выполнить свои обещания... А теперь садись, где хочешь, и поговорим о деле...

- Я - весь внимание, ширетуй!

- Мы едем к таши-ламе совсем не для того, чтобы облобызать его священные одежды! - заговорил Жамц сурово и торжественно. - Мы нужны таши-ламе как исполнители его воли, и, если мы сделаем что-либо не так, нас ждет суровое наказание... Ты что-нибудь слышал о великой стране Шамбале?

Пунцаг сжался на своем табурете в комок: то, о чем сейчас спрашивал гэлун, только думалось, но не произносилось! Даже лама Сандан, который знал о Шамбале все, что только может знать смертный о воле богов, предпочитал говорить о ней со своими помощниками-ламами и ховраками косвенно, как о величии Майтрейи, называя нового Будду на бурятский манер Майдари... Может, за то и был наказан колесницей своего кумира, что где-то и как-то произнес вслух священное имя страны грядущего?