Белый Бурхан

Широко и торопливо распахнул двери дарга Тундуп. Увидев известного ему ховрака в одеянии ламы, поморщился, как от зубной боли: глава стражников не любил, когда в дацане что-то менялось без его ведома.

- Все готово, ширетуй! - сказал он мрачно. - Я удалил всех, кто мог бы вас увидеть в этой одежде. Остался только он! - Тундуп кивнул в сторону Пунцага. - Прикажете убрать и его?

- Ради этого баньди, Тундуп, караван и идет в Тибет!

Дарга смутился: он так не любил попадать впросак. И, пожалуй, это случилось с ним впервые за много-много лет службы.

- Проклятый ховрак! - прошипел он, открывая дверь. - Ты еще у меня запрыгаешь, когда вернешься!

Тундуп закрыл дверь и ушел так быстро, что Пунцаг не успел смутиться или испугаться.

- Он пригрозил тебе, баньди? - нахмурился Жамц - Может, его вернуть и заставить извиниться?

- Дарга пожелал мне счастливого пути, ширетуй. Жамц усмехнулся: он достаточно оценил мужество парня - хороший лама должен быть сдержанным и не обращать внимания на пустяки и житейские неурядицы. А Тундупом надо бы заняться! Скоро его власть в дацане станет неограниченной... Впрочем, это уже забота Гомбожаба!

- Завяжи мне лицо платком, - сказал Жамц сухо. - Я не хочу, чтобы меня узнали даже случайно. Ты - лама и имеешь право проводить до ворот дацана случайно забредшего на огонек гостя.

Они быстро прошли коридор, проскользнули по каменному двору, где руками Пунцага был выметен каждый камень в бытность его ховраком, остановились у резных ворот, которые тотчас распахнулись и закрылись вновь, как только путники перешагнули через чугунную цепь, натянутую от одного столба до другого.

Караван стоял за глухой стеной дацана. Суетились люди, лениво перебирали челюстями верблюды, прикрыв глаза и пережевывая жвачку, изредка погромыхивая железными колоколами. Деловитые и угрюмые люди в грязных шубах, среди которых Пунцаг узнал нескольких ховраков, проверяли тюки и упряжь. Жамц подошел к головному верблюду, дюжие руки подхватили его и усадили в седло. Тотчас, повинуясь знаку караван-бажи, все всколыхнулось и, взметая желтую пыль, медленно сдвинулось с места.

Пунцагу не нашлось верблюжьего седла, и ему пришлось сесть на осла, пристроившись в самом хвосте каравана. Уплывали стены дацана, шла к концу сто девятая луна его жизни за ними, а впереди был длинный путь и полнейшая неизвестность.

Глава шестая

ТЕРНИСТЫЙ ПУТЬ

Бабый страдал уже больше недели. И конца его страданиям пока не предвиделось. Впрочем, страдания - тоже дар судьбы и воля неба! А главные заслуги человека, живущего на земле, просты и доступны: чтение молитв, соблюдение постов, постройка религиозных сооружений, щедрые подношения монахам и ламам, которые не в состоянии обеспечить себя даже пищей.

Буряты - народ добрый и никогда не бросят путника в беде. Но сейчас начало лета, и скотоводы со своими стадами ушли в горы, где иссушающее солнце еще не выжгло травы и набегающий с горных вершин холодок отгоняет слепней и они меньше беспокоят скот. Но идти по горам - удлинять путь, Бабыю же нужна самая короткая дорога. А самая короткая дорога - на Хилок. Там отдых и второй отрезок пути на Ургу. От Урги до монастыря "Эрдэнэ-дзу" рукой подать. Но кто его ждет в знаменитом дацане? Сричжанге Мунко не успел сказать главного...

Тропа исчезла на каменной осыпи. Как идти? Через осыпь или в обход ее? В обход - легче, но кто скажет Бабыю, на сколько верст тянется эта осыпь, где ее конец и начало? Махнув рукой, он обреченно полез вверх... Сыпались камни из-под ног, каждый шаг давался с трудом, да и дыхание перехватывало все чаще. Бабый - книжный человек и привык путешествовать от шкафа с книгами к столу и от стола к шкафу с книгами! Ну, вот и вершина... Бабый перевел дух, прислонился спиной к чахлой сосенке, растущей на вершине бугра, огляделся.

Осыпь заканчивалась у него под ногами, а дальше шла изгородь из жердей, маячили какие-то постройки, остро пахло кизячным дымом. Значит, он все-таки вышел к человеческому жилью, достиг цели! Это было большой удачей. На той скудной еде, что у него в торбе, до Урги не дойти.

Теперь Бабый осмотрелся более спокойно. Бревенчатый летник, зимник, амбар, постройки для скота. В таком поселении мог жить и русский раскольник с семьей, и оседлый крещеный бурят. С русскими, да еще раскольниками-семейскими, Бабыю общего языка не найти, хотя он и говорит по-русски. Напиться путнику не дадут, собаками потравят! Оглядеться надо, подумать, взвесить все. Но голод путал мысли - желудок всегда о теле беспокоится, а не о душе. Да и что он потеряет, толкнув дверь чужого жилья?

Сдвинув одну из жердей ограды и перешагнув через другую, Бабый двинулся к двери. Но открывать ее не пришлось - у самого порога сидел человек в остроконечной шапке и старой шубе. В медной трубке бурята медленно тлел табак.

- Сайн байну! - поздоровался гость.

Бурят кивнул, не вынимая трубки изо рта. Теперь будет молчать долго, пока весь табак не выкурит. Хоть бы пришел кто-нибудь!

Бабый опустился на корточки перед стариком. Тот вынул погасшую трубку изо рта, поднял выцветшие голубые глаза на гостя.

- Лама?