Белый человек

Анатоль сидел в своем кресле и смотрел, как люди подтягивается на главную площадь. По здешнему обычаю она называлась площадью Эдды. Ровно посредине рос большой дуб, который, как говорили, посадили еще отцы-основатели. Разумеется, дуб назывался Иггдрасиль. Почему предки не посадили здесь ясень для аутентичности, Анатоль не имел ни малейшего представления. От дуба концентрическими кругами расходилась брусчатка, и сейчас аккуратные камешки топтали сотни ног. Все пришли посмотреть, как казнят учителя Станислава. На похороны Лили и ее отца пришло вдвое меньше. Сюда пришел даже блаженный Федор со своей сворой собак.

Люди образовали большой круг. У дуба нервно переминался с ноги на ногу Руслан, которому явно было не по себе от выполнения своих прямых обязанностей. Скоро надо будет выбирать старосту, и самый очевидный выбор — городовой, вот только Анатоль сомневался, что после всего случившегося совет выдвинет Руслана. По правую руку от городового стоял здоровяк Иммануил, местный мясник. В руках он держал веревку, перекинутую через дерево. Веревка заканчивалась петлей, которая медленно покачивалась туда-сюда в жарком полуденном воздухе, как маятник, отмеряющий последние часы жизни преступника. Сам виновник торжества, учитель Станислав, застыл как изваяние, руки связаны за спиной, и только взгляд судорожно скачет по толпе, будто пытается найти глаза каждого, кто пришел.

Анатоль устроился в первом ряду: ему нужно было формально подтвердить смерть. Пейл задумчиво стоял рядом, здоровой рукой обнимая Снежану. Медсестра склонила голову ему на плечо и смотрела в пространство. Анатоль видел, как издалека, с другой стороны круга, Вера, певичка в кабаре, бросает на парочку выразительные взгляды.

Пейл всегда и для всех был центром притяжения. Вот и учитель наконец прекратил изучать толпу и уставился на Пейла пронзительным, долгим взглядом.

Руслан прочистил горло, начал было говорить, но из глотки выскочил только приглушенный хрип. Со второй попытки получилось:

— Жители Приюта, все вы знаете, что моя должность здесь была скорее данью уважения традиции. Городовым никогда не приходилось наказывать никого из горожан, потому что все мы жили тихо и мирно, — Руслан покачал головой. — До недавнего времени. Сразу три ужасных события потрясли наш городок. И во всем случившемся виноват этот человек. Тот, кому мы доверяли. Тот, кто воспитывал наших детей. После своего ужасного злодеяния он сам пришел ко мне и во всем сознался.

Толпа заворчала, как большой зверь, приготовившийся к броску.

Руслан тряхнул головой и сказал, тяжело поглядев на Пейла:

— Из-за этого человека мы забыли, чем славится Приют. Мы забыли свой долг перед гостем. Гостеприимство отражено даже в названии нашего городка. Пейл Арсин, от жителей всего города прошу у тебя прощения. Ты пострадал в этой переделке, но сегодня, надеюсь, справедливость будет восстановлена, и наш город отныне и впредь станет и твоим приютом.

Анатоль внутри себя присвистнул. Он не ожидал такого красноречия от Руслана. Видимо, старик готовился перед зеркалом. Простая, но нарочито искренняя речь, признание ошибок, слова от имени всего городка — хороший ход перед выборами старосты. Выходит, Руслан не так прост, как кажется. И куда только подевалась его обычная нерешительность? Неужели он так преобразился перед замаячившим впереди повышением?

Тем временем Руслан взял петлю, подошел к учителю и надел ему ее на шею, медленно и торжественно.

— Убийца, — излишне театрально возвысив голос, громыхнул Руслан, — у тебя есть что сказать людям перед лицом смерти?

Станислав медленно повернул голову к Руслану, криво улыбнулся.

— Я сделал это ради будущего, — сказал он тихо.

Руслан немного выждал, не скажет ли Станислав чего-то еще, но тот молчал, уставившись под ноги. Городовой кивнул, и мясник-палач потянул за веревку. Мышцы вздулись под простой белой рубашкой, смоченной потом.

Станислав взлетел вверх. Ноги пустились в пляс. Руки взметнулись к смертельному галстуку. Глаза полезли из орбит. Убийца хрипел и издавал страшные булькающие звуки. По серым учительским штанам расползлось темное пятно.

Скоро все закончилось. Потрясенные люди начали разбредаться по домам. Каждый из них запомнит этот день на всю жизнь. По большей части все молчали, только несколько старушек переговаривались. Они были уверены, что перед самой смертью убийца посмотрел на Пейла Арсина — к худу или к добру. А старик-идолопоклонник, еще одна местная достопримечательность, вдруг крикнул: «Один — бог виселиц».

* * *

Вечером Приют вернулся к прежней жизни. Все изображали рутину на удивление усердно. Если молчали, то слишком многозначительно; если веселились, то нарочито; если ругались, то чересчур эмоционально. В баре, куда жители Приюта стекались по вечерам, чтобы промочить горло, музыка в этот вечер играла слишком громко, а постояльцы общались с искусственным энтузиазмом. Будто бы все это было неким ритуальным действом, призванным вернуть в растревоженный городок покой.