Белый человек

Анатоль впервые видел Пейла Арсина за кружкой пива. Они сидели за большим дубовым столом. Кресло доктора стояло рядом. Доктор всегда выбирался из кресла, когда приходил в бар: он ненавидел это скрипучее чудовище и радовался любой возможности расстаться с ним.

Пейл и Анатоль прикончили уже по кружке пива в полном молчании и попросили еще по одной. Когда официантка принесла заказ, Пейл вдруг заговорил:

— Знаешь, док, а я ведь никогда не был так близок к смерти.

Анатоль придал лицу сочувственное выражение и кивнул.

— Я знаю, ты был на войне, — продолжил Пейл. — Я вижу, что она с тобой сделала.

— Жуть, да, — усмехнулся Анатоль. — Но я не жалуюсь. Вид снизу открывает новые перспективы. Смотришь на все глазами ребенка.

Пейл усмехнулся и сделал щедрый глоток.

— Я тоже был на войне. Меня будто в мясорубку бросили. Все мои товарищи кормят червей, а я вот целый и невредимый. Ну, то есть был, — Пейл махнул изуродованной рукой. — Надо же, а? Через столько пройти и нарваться на сумасшедшего.

Анатоль молчал.

— Я уже давно не пил, — сказал Пейл, — и меня немного развезло. Но ты мне кажешься хорошим человеком. А мне давно хочется выговориться.

— Пожалуйста, — сказал Анатоль. — Мне давно нужно кого-нибудь выслушать.

Пейл шутливо отмахнулся, но в этом жесте читалась благодарность.

— Анатоль, я дезертир, — сказал Пейл серьезно. — Я пришел в Приют, потому что спасался от войны.

Анатоль вспомнил, как люди описывали первое появление Пейла в их городе. Весть об окровавленном и избитом человеке, перешедшем вброд реку, принес рыбак Данила — тот же человек, что сообщил старосте о смерти его дочери. Такая вот ирония судьбы. Возможно, это событие обросло домыслами и сплетнями, но Анатоль прекрасно представлял себе тот день. Яркий, светлый день: Солнце — самый любопытный и беспардонный соглядатай во всей Вселенной; прохлада от воды и легкий ветерок; похмелье крутит кишки рыбака, голова раскалывается от выпитого. И вот вдалеке забулдыга Данила видит неясное движение, больше похожее на обман зрения — пятнышко, темная точка на роговице. Но пятнышко это растет и скоро принимает очертания силуэта: измученный человек ковыляет к берегу реки. Его неправильные движения, его изломанная фигура напоминают куклу на веревочках. Любая дисгармония будит в человеке тревогу: уродливый, ковыляющий, увечный человек нарушает упорядоченность мира и лишает душевного покоя. Когда становится очевидным, что пришелец не похож на обычного человека: за ранами и синяками проступает слишком белая кожа, солнце играет с волосами, лишенными цвета, — страх и брезгливость берут верх над участием и состраданием, и мозг рыбака, щедро присыпанный алкоголем, дает команду: «Беги!» У страха глаза велики, так что слова несчастного пьяницы, многократно повторенные и переданные от одного жителя Приюта другому, обрастают новыми подробностями, и Пейл Арсин, еще безымянный чужак, превращается из несчастной жертвы в предвестника катастроф, в сверхъестественное существо, рушащее привычный порядок вещей.

И вот теперь этот вестник зла, предтеча хаоса, сидит перед ним, сломленный и изуродованный и пьет пиво, чтобы набраться смелости и рассказать свою историю:

— Нас было двадцать человек, целый отряд. Мы любили нашего командира. Он был строгий, но справедливый. Всегда за нас горой. — Пейл говорил сбивчиво, язык его чуть заплетался от выпитого. — Мы его прозвали Мамочка. Он вроде бы на это ворчал, но мы-то знали, что прозвище ему нравится. Я видел, как Мамочка наступил на мину. Странное зрелище. Я тогда подумал о снеговике. Ты, наверное, не знаешь, что такое «снеговик»? Тут никогда не бывает столько снега. А там, откуда я родом, снега завались. И все такие же, как я. Снежные люди, — невесело усмехнулся Пейл.

Помолчав немного, белый человек продолжил:

— Иногда метет так, что снег кажется белой стеной. Высунь нос из дома — тебя закружит и унесет, как снежинку. А потом, когда вьюга успокаивается, дети выходят играть со снегом. Строят из него крепости, лепят снеговиков. Можешь себе такое представить?

Анатоль, когда служил в армии, слышал о дальних холодных местах, но на войне у него было полным-полно других мыслей и тревог, на эти сказки он обращал мало внимания. Болтали всякое: например, что где-то есть столько воды, что не хватает глаз, чтобы все осмотреть. Или где-то лежит голая земля, на которой ничего не растет и никто не живет. Вот в это верилось легче: однажды эта чертова война превратит все в такую бесплодную землю. О чем-то таком удивительном он читал в книгах, но мир сильно изменился с тех пор, как их написали, и стал одновременно и больше, и меньше.

— …А когда слепят снеговика, обязательно его сломают. Я много раз это видел. Да и сам много снеговиков сломал. Разбегаешься, впрыгиваешь в него — и все, вместо упорядоченной формы снова рыхлое ничто. В такое вот рыхлое ничто и превратился Мамочка. Был человек, а потом его будто вывернуло наизнанку: трудно себе представить, что вот эти обломки костей, эти куски обожженного мяса составляли человека, все это вместе было сцеплено, ходило и говорило.