Читаем Белый Дневник Тору Мацуи полностью

Люди пытаются черпать силы из некого настроенного Бытия. Фиксированного, как точечка. Так полагают сам фокус этой сборки. Пожалуй, это даже слишком сложно для обывателя.

Обывательство между тем и чудесно. Чудесно лживо по отношению к обывателю. Фокус сборки расплылся, распался на болванчитую чудесность.

Тут должно запахнуть окончательной мертвечиной. Принюхайся.


Вирус для сердца

Ненависть вникает ласково, обхватывает обманывая. Ложь говорит праведно, творит свою милость узелками.

Мне когда-то предлагали поверить в наличие врагов. Я не поверил, так как поверить в это невозможно, ведь это ложь. У нас нет и не может быть врагов среди людей. Ведь ты же сам есть человек.

Уйди же, скройся от таких мыслей. Борись с таким в любое время.

Нам нужно запретить лишь одно – отворачиваться от себе подобных.

Так сердце еще может отвергнуть вирус ненависти.


Заблуждение

Непонимание.

Бытие человека сокрыто от человека. Уже этот один факт показывает всю несостоятельность нашего мышления и конструирования наших собственных представлений.

Бытие не может быть позитивно или даже негативно по отношению к нам. Оно банально сокрыто и в этой самой сокрытости от нас, оно нейтрально по отношению к нам. Вся наша эмоциональная окраска и тональности суждений просто ошибочны по отношению к Нему.

Бытие человека не есть Мир человека. Мир человека – мир обреченный. Это слова потерянные, грустные.

Заблуждение открывает свою клетку, оно впускает меня и запирает в себе.


Негация

Состояние негации собственного Я, чтобы увидеть это самое Я. Себя, но без углов и рамочек. Есть вещи больше Я. Негативность, как путь, очень сложная история.

Такой путь высасывает все силы, но, если ты останешься жив и не сойдешь с ума, то победишь. Взращивание внутренней негации под запертым замком на дверях Замка. Это твоя личная гордость, уверяю. Она понятна только тебе. Это твое сокровенное. Твое съедобное. До поры, до времени.

Ведь и это будет той важной ошибкой, лишенной иронии в конечном счете – то есть, твоей трагедией.


Усталость

Усталость и обрывистость. Интеллектуальная импотенция преследует. Побеждает каждый день. Она вонзает тысячу мечей в горло, сбрасывает в океан крови и смеясь, возносит молитвы на смерть.

Тут есть еще силы с этим бороться? Тут всякая активность атрофированна и всякий покой душит. Со слезами на глазах. Слезы капали и обрывисто пели про усталость. Сирены прозвучали неистово, устало.

Место для усталости схватывает нас. Ласково прижимает к могиле.


О некой истории

Как часто мы даем возможность быть истории для нас самих? Ведь могут возразить, что нету ни истории да и нас самих в некотором роде тоже нет. Такое возражение имеет место быть у самых отважных деятелей разума, у логистов всех мастей и красок. Быть может они и правы, но все таки, а что если просто допустить?

Удерживая на вязанке ключей бесчисленное количество допустимых открытий, почему же тогда бояться открыть хотя бы один замочек того или иного сундука? Почему же так усердно бегут даже не от самих себя, но от самой малой возможности еще не произошедшей истории?

Перемешивая подобные вопросы в несколько хаотичной форме, форме не самой удобной, допускаем ли мы уже тот просвет действительной истории, что скромно постукивает у самого порога нашей двери?

Хорошо, пускай это все сказанное и продуманное неуместно в силу тех или иных причин, пускай. Но вот и ты теперь, сию же минуту, в этот одночастный миг попадешь в сферу странную для тебя, в сферу отсутствия комфортности. Полагаю, что само сознание это лишь более менее понятный и очерченный предел собственных стен нашего дозволения. За стенами может происходить все что угодно и совершенно неважно что именно и как именно. Это и есть соль подобного разумения. Другое дело, если мы хотим приготовить не просто подсоленную воду на огне, то непосредственно надо бы заглянуть за стены своего прекрасного города. Даже если город этот носит имя Рай.

В следующий раз, полагаю, ты улыбнешься кому-то в ответе на тот или иной вопрос, и скромно ответишь: “Я просто дал возможность истории случится со мной. Вот и все».


Где мое место?

Мне место в Башне Гёльдерлина

В темнице светлой умирать

Стать ветхим и унылым

Никого не вспоминать

Там с сумасшедшими плясать

Светлячков огни считать

И с птицами пропеть забвенно

Мне место в Башне Гёльдерлина


Живи как бабочка

Живи как бабочка.

Изящно-плавно ты летай. Не думай.

И все прекрасно.

Все бабочки по весне умрут.

Чудесно.


Темное основание

И есть решение, и дан ответ неочевидности туманной: то будет трон Темного основания.

Из Темного основания следует говорить и рассуждать. Оно потаенное, сокрытое/скрытое и призрачно-прозрачное. Мелькает в явлениях. Оно феномен стремления к сущности нас. Оно есть вместе с тем и просвет. Оно действительно и оно же действительное в мире.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Психохирургия – 3 и лечение с ее помощью самых тяжелых и опасных болезней души и тела
Психохирургия – 3 и лечение с ее помощью самых тяжелых и опасных болезней души и тела

Книга рассчитана на психотерапевтов, психологов и всех тех, кто хочет приобщиться к психотерапии. Но будет интересна и для тех, кто ищет для себя ответы на то, как функционирует психика, почему у человека появляются психологические проблемы и образуются болезни. Это учебник по современной психотерапии и, особенно, по психосоматической медицине. В первой части я излагаю теорию образования психосоматозов в том виде, в котором это сложилось в моей голове в результате длительного изучения теории и применения этих теорий на практике. На основе этой теории можно разработать действенные схемы психотерапевтического лечения любого психосоматоза. Во второй части книги я даю развернутые схемы своих техник на примере лечения конкретных больных. Это поможет заглянуть на внутреннюю «кухню» моей психотерапии. Администрация сайта ЛитРес не несет ответственности за представленную информацию. Могут иметься медицинские противопоказания, необходима консультация специалиста.

Александр Михайлович Васютин

Психология и психотерапия / Учебная и научная литература / Образование и наука
Русский реализм XIX века. Общество, знание, повествование
Русский реализм XIX века. Общество, знание, повествование

Научная дискуссия о русском реализме, скомпрометированная советским литературоведением, прервалась в постсоветскую эпоху. В результате модернизация научного языка и адаптация новых академических трендов не затронули историю русской литературы XIX века. Авторы сборника, составленного по следам трех международных конференций, пытаются ответить на вопросы: как можно изучать реализм сегодня? Чем русские жанровые модели отличались от западноевропейских? Как наука и политэкономия влияли на прозу русских классиков? Почему, при всей радикальности взглядов на «женский вопрос», роль женщин-писательниц в развитии русского реализма оставалась весьма ограниченной? Возобновляя дискуссию о русском реализме как важнейшей «моделирующей системе» определенного этапа модерности, авторы рассматривают его сквозь призму социального воображаемого, экономики, эпистемологии XIX века и теории мимесиса, тем самым предлагая читателю широкий диапазон современных научных подходов к проблеме.

Алексей Владимирович Вдовин , Илья Клигер , Кирилл Осповат , Маргарита Вайсман

Публицистика / Учебная и научная литература / Образование и наука
Скептицизм. Оружие разума
Скептицизм. Оружие разума

Мишель Монтень (1533-1592) – французский философ. Его философскую позицию можно обозначить как скептицизм, который является, с одной стороны, результатом горького житейского опыта и разочарования в людях, и, с другой стороны, основан на убеждении в недостоверности человеческого познания. Свои мысли Монтень излагает в яркой художественной манере, его стиль отличается остроумием и живостью.Франсуа Ларошфуко (1613-1680) – французский писатель, автор сочинений философско-моралистического характера. Главный объект его исследований – природа людей и человеческих отношений, которые оцениваются Ларошфуко также весьма скептически. В основе всех человеческих поступков он усматривает самолюбие, тщеславие и преследование личных интересов. Общий тон его сочинений – крайне ядовитый, порой доходящий до цинизма.В книге представлены работы Монтеня и Ларошфуко, дающие представление о творчестве этих философов.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Мишель Монтень , Мишель Экем де Монтень , Франсуа VI де Ларошфуко , Франсуа де Ларошфуко

Философия / Учебная и научная литература / Образование и наука