“И кто бы мог только подумать, что я…” тут ты скорчила гримасу и ткнула недоуменно пальчиком себя в грудь , “…что Я, с тобой, со стариком нищим…” в этом “Я” прозвучало такое вселенское удивление, недоумение, возмущение, как это стало возможным, чтобы такая девушка как ОНА, со мною, стариком нищим проваландалась без двух недель год?! При этом ты обнимала меня и даже заглядывала в глаза, как бы ища поддержки, ну мол подтверди, как же так могло случиться, произойти как могло недоразумение такое, нелепость вопиющая, чтобы Я, тут ты опять скорчила недоуменную рожицу, мол, посмотрите, такая ляля, цяця, птаха такая как Я, с тобой, при этом ты еще плечиками так повела, недоумение достигло апогея, без двух недель целый год проваландалась, и с кем – с тобой?! Потом было как всегда, чего там, или почти как всегда, только я все давал кругаля, взад и вперед, глубоко засунув руки в брюки, вперед и взад, взад и вперед. Как бы чего про себя обдумывая, взвешивая и решая.
А по утру девушка проснулась в одиночестве. А я все лежал себе в соседней комнате, так же засунув руки в штанины, причем поглубже. А ты мне возьми и позвони, типа, котик, ну где же ты, почему не несешь в кроватку радости своей утреннего кофею с разными вкусностями… Посидели, попили кофею утреннего, пожевали вкусности разные, поговорили. Попрощались. Поэтому настаиваю я. Вживите мне чип. Сколько можно?!
Женщины, итересующие меня мне не по карману. Как так? Разве не я есть соль земли? Та самая которая лечит, пашет, возводит, строит, возит, кормит, созидает в поте лица своего. Местоимение “я” в данном случае не столько персонифицировано сколько обобщено и состоит из сонма подобных “Я”, трудами которых земля держится. Она держится благодаря нам, муравьям, спозаранку встающим, трясущимся в тренах, бусах, электричках, добросовестно отрабатывающим от звонка до звонка труженикам, а не разжиревшим на горбах наших толстозадых и таких же толстомордых капиталистических свиньях и хряках, перекладывающих наше, потом и кровью заработаное в свои бездонные закрома. Почему я, в стране Америке, исправно платя налоги, работая в строительной фирме, возводя дома, ежедневно в зной, дождь, снег, и ветер выполняя нешуточную по обьему, качеству, количеству, мастерству, работу не могу себе позволить ничего из того, что мог позволить себе строительный рабочий лет этак пятдесят тому назад, а Обама?
Лопнула биржа, обвалились банки. Или наоборот, банки лопнули, а биржа возьми и обвались себе за компанию. Так тебе популярно обьяснят от рядового клерка до лауреата отчего да почему бабахнула, ну скажем, чтоб далеко не ходить, Великая депрессия тридцатых. А я тебе скажу так. Лопнуть может мочевой пузырь, как чуть у меня было не лоп, а обвалиться потолок, как он и на самом деле обвалился на Corbin Pl 167. Причем и то и другое запросто. Сначала по старшинству, то есть начнем с пузыря, он как бы важнее для организма чем даже крыша, крышу починить запросто, это я как строитель ответственно и профессионально заявляю, а вот ежели даст течь пузырь, тут косметическим ремонтом не отделаешься, это я опять же, как врач заявляю так же ответственно и профессионально.
Caballero, dame por favor un cigarillo… Что в произвольной транскрипции тянет на “Мужчина, не угостите ли даму папироской?”. С нашим удовольствием. Закуриваем. И мысленно переношусь с Буенос-Айреса в Нью Йорк, где что в дождь, что в снег, что в мороз или там слякоть загулявшие леди и джентельмены гонимые борцом за их драгоценное здоровье человеконенавистником и инквизитором Блумбергом, затягиваясь в рукав, выпрыгивают в кабацких легких одежинах на крыльцо. Посмей нечто подобное учудить мэр столицы Аргентины последнего бы просто линчевали. Вне всякого сомненья. Лишить человека такого удовольствия. Поднести огоньку раскинувшейся на софе, забросившей элегантно ножку на шпильке на такую же ножку на такой же шпильке сеньёрите, при этом ты в известной мере выгибаешься, словно кот, тебя обдает ее запахом, ни с чем не сравнимым запахом самки, рука твоя нервно подергивается от внезапно вспыхнувшего желания и ты придерживаешь ее другой, но это не помогает, и тогда она берет твои руки в свои. Мы сидим в Мекке танго, на площади Сан – Телмо, в одном из танцевальных заведений, опоясывающих площадь, на которой по выходным происходят танцевальные шоу. Пары выходят в круг, звучит музыка, виртуозы танго и милонги начинают священодействовать на глазах у притихшей и изумленной от потрясающей красоты действа разворачивающегося у них на глазах, сьехавшейся со всего свету публики. Завороженая, та какое – то время безмолвствует, затем взрывается апплодисментами. Затем шапка пускается по кругу, на залитый солнцем асфальтовый пятак выходят новые пары, звучат другие мелодии, сменяются зрители, не сменяется только шапка, вернее, пущеное по кругу сомбреро.