Белый дом. Президенту Обама лично в руки. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Мы, это мне моя новая знакомица, по сравнению с вами, европейцами, надо же, оказывается я европеец!, представитель великого народа!, что дети малые. Таким бесхитростным стилистическим манером высказалось чисто житейское наблюдение в котором при желании можно обнаружить человеконенавистнические мотивы сравнения, признания как превосходства, значит и ущербности, одних народов, рас, континентов!, слоев общества, по отношению к другим, мнение распостраненное, расхожее и столь же очевидное. Высказав которое прилюдно получишь “за разжигание” где как, в зависимости от градуса фарисейства и лицемерия. Людям свойственно перехватывать взгляд. Как бы невзначай, совершенно непроизвольно, помимо воли, желания, но взгляд перехватывается сам по себе, и никуда нам от этого, покуда мы живы, не деться. Я перехватываю взгляд моей новой подруги, брошеный, нет не меня, чего на меня смотреть то, на меня смотреть нечего, брошеный украдкой на мои башмаки. Взгляд полный восхищения, любви, нежности, признания, словно брошеный на полотно Рафаэля, фреску Микэланджело, статую Апполона… Настоящее произведение искусства, воплощение гармонии, красоты, эти башмаки Фаберже до сих пор стоят у меня перед глазами – удивительное сочетание мощи и изящества, логическое и законченое продолжение ног моих, вот они замирают под звуки Queias de Baudoneon, затем делают резкий разворот, и на мгновенье замерев, устремляются вслед за шпильками.

А повадился я в этот Макдон с одной целью, отогреть да отмыть руки. В минутах ходу от Дэ – Кальба, живое воплощение убожества современой жизни, харчевня на скору руку, место, где простолюдины не едят и не вкушают – тупо набивают брюхо всякой гадостью за такую же цену. Трудился я там, на канале, зимой, как впрочем и летом, но летом руки отогревать нет никакой надобности, наоборот, при малейшей возможности ты стягиваешь перчатки и подставляешь ладони свежему воздуху, солнцу, это такое счастье, кто бы знал, подставить руки, ладони, пальцы свои дуновению ветерка и лучам солнечным, они моментально сохнут, твои увлажненные потом натруженые руки, ты стряхиваешь их, барабанишь по чему то, словно по клавишам, и рассматриваешь недоуменно, твои ли они, эти высохшие, в каких – то в узловатых перемычках пальцы, в вздувшихся венах кисти. Зимой наоборот, ты только и думаешь как бы их отогреть. Вроде и не особо холодно, и не дует, и даже не метет, но железо, мокрое железо пробивает перчатку, та становится влажной, пальцы немеют и деревенеют, да, у тебя как у человека сознательного и ответственного всегда под рукой сменный комплект, запас, тем не менее, придет ланч и ты живо юркнешь в уборную Макдона, открутишь кран с горячей водой и подставишь под него руки. Такое блаженство! Затем намылишь, вымоешь, высушишь, выйдешь в зал и обратишь внимание на тинейджеров в форменных красных одежинах за рабочей стойкой.

И в который раз вспомнишь, нет, не подругу свою аргентинскую – Мальтуса вспомнишь, Мальтуса, а еще Менделя… Да, того самого. Перевернувшего мир “Короля гороха”, открывшего законы наследствености Грегори Менделя. Потягивая из картонки такой же дерьмовый кофе ты вспомнишь, смутно так, про мушки дрозофилы, про опыление пыльцой, про рецессивные и доминантные признаки, про Ломброзо ты вспомнишь, ведь у тебя целых десять минут свободного времени, вполне достаточно, глядя на тинейджеров в форменных красныпх одеждах убедится лишний раз в правоте что Лидии, что Мальтуса, что Менделя, что Ломброзо, что своей собственной. Лишний раз убедившись, вздохнешь, не так чтобы тяжко но и не так чтобы радостно, нормально так вздохнешь, обыденно, напялишь на сухие чистые руки такие же сухие и чистые рукавицы и набравши полные легкие теплого воздуху выскочишь на воздух морозный.