Белый эскимос

Здесь мы словно очутились в охотничьих угодьях на лоне дикой природы. Местность была плоской и необжитой; снег покрывал расщелины и овраги, и даже реки сливались с равниной в одно целое. Все вокруг было белым-бело, за исключением обращенных к югу склонов, где солнце уже успело растопить снега, обнажив под ними темную землю. Час за часом мы продвигались как будто в неизвестность; нам казалось, что мы вот-вот собьемся с пути и пойдем по неверному курсу. Но ни о каком неверном курсе и речи быть не могло, потому что как только мы покинули побережье, стало ясно, что точных сведений об этой местности нет даже в соседних стойбищах – поскольку дичь постоянно бродит с места на место и область охоты определяет, где разбивать стоянку.

Мы находились посреди Баррен-Граундса или пустынных равнин, как с древних времен величают обширные, безлесные участки, пролегающие между Гудзоновым проливом и Северо-Западным проходом. Хотя эти равнины составляют часть обширной материковой территории Америки, они принадлежат к самым недоступным областям земного шара. Именно поэтому мы ожидали встретить здесь самые примитивные эскимосские племена. Наперекор желаниям охотников за пушниной и торговцев проникнуть в пределы этих неизведанных территорий, природа возвела на их пути такие препятствия, что и сегодня изучены только наиболее проходимые места этого края. С севера он перекрыт льдами Полярного моря; на юге и частично на западе покрыт густыми, непроходимыми лесами; путь через них долог и труден, поскольку идти приходится лишь по малознакомым тропам вдоль течения рек. Для более современных видов транспорта доступно лишь восточное побережье Баррен-Граундса со стороны Гудзонова залива, но даже здесь воды настолько забиты льдом, что становятся судоходными не чаще двух-трех месяцев в году. И вот на эти самые природные условия, останавливавшие других путешественников, нам и приходилось сейчас надеяться.

18 мая, разбив палатку на вершине холма, мы обозревали обширный ландшафт; покрытая снегами земля навевала воспоминания о материковых снегах Гренландии, только вместо ледников здесь простирались морены. Возвышающиеся среди бесконечных озер и речек отдельные скалы напоминали гренландские нунатаки[6], да и сама равнина, как в Гренландии, чередовалась здесь с увалами. И лишь в глубине материка весь ландшафт превращается в одну широкую, гладкую равнину.

Стоя перед входом в нашу палатку, мы чувствуем себя словно в пустыне. Здесь нет никаких признаков жизни; в это время года все живое будто вымирает; белые люди здесь не появляются, за исключением разве что представителей конной полиции, когда совершается какое-нибудь преступление. Вечерний свет дарит нам картину необыкновенной красоты: свет контрастирует с тенью, но по мере того как садится солнце, все снова растворяется в белых снежных волнах и возвращается прежний облик мира, покрытого льдами.

С точки зрения геологии представшая перед нами земля – это горные руины, стертые за прошедшие миллионы лет до основания. Земля подвергалась разрушительному воздействию то жары, то стужи, проникновению вод и других факторов, приводящих к разрушению и выветриванию горных пород. Во время ледникового периода эта область была покрыта могучими материковыми льдами ледника Киватин. Льды придали вершинам округлые формы, отсекли мягкие пласты и повсюду разметали крупные и мелкие валуны. Теперь все это больше напоминает кладбище древней горной страны: скалы, погребенные под толстым слоем морен, глины, песка и гравия, а над всем этим выступают несколько скалистых утесов.

19 мая мы приближаемся к первому поселению харвактормиут, «Людей водоворота», расположенному рядом с рекой Казан. Дорога великолепна. Снег плотный, словно промерзший ночью пол в гостиной; но так как на перегруженных санях нас было четверо, я предпочел пробежаться на лыжах. Мы приблизились к холму, и каким же было наше удивление, когда нам открылся находящийся на берегу небольшого озера поселок, в котором мелькали люди, в замешательстве сновавшие туда-сюда вокруг снежных хижин. Казалось, все это волнение возникло по случаю нашего появления. Когда мы наконец добрались до места, они вдруг все исчезли; женщин и детей загнали в дома, на улице осталось всего двое мужчин, неподвижно сидевших каждый на своей снежной глыбе, повернувшись к нам лицом. Стало совершенно очевидно, что нас за друзей не приняли. С гренландскими санями и собаками наш довольно странный вид напоминал либо эскимосов китдлинермиут с побережья Арктики, либо материковых индейцев. Здесь обе группы считались врагами, и позже стало известно, что особенный страх вызывали индейцы. В памяти еще оставалась многовековая вражда, которая велась с обеих сторон с равной жестокостью.