Белый эскимос

Дорога к стоянке товарищей была нелегкой. И вот, после 12-часовой езды, собаки вдруг помчались во всю прыть, и мы под их дикий лай ворвались прямиком в лагерь. Но, несмотря на окружавший нас шум и гам, сколько бы мы ни вглядывались под маленький навес, кроме снега мы там ничего не увидели, ни движения, ни души.

– Они замерзли до смерти! – раздался испуганный крик Гаги.

Под каменным навесом удалось нащупать что-то вроде рукава шубы, который мы тут же начали трясти изо всех сил. Шуба и в самом деле стала оживать, и через мгновение из лаза появилась голова. Это Биркет-Смит, жив-здоров, хотя вид у него в тот момент был не слишком презентабельный. Объединив усилия, мы вытащили его наружу, а затем, уступив протестам, отпустили, предоставив возможность самому подняться на ноги. С ним было все в порядке, если не считать изнеможения от двухдневного лежания в сугробе. Вслед за ним появился и Хельге Бангстед. Его промокшая до нитки одежда промерзла насквозь, и он ходил на голенищах сапог, чтобы удержать их на ногах. Настоящая цапля, а не человек!

Мы тут же приступили к установке палатки и предоставили нашим товарищам сухую одежду, обжигающий чай, вареную оленину и наваристую похлебку. Проходит совсем немного времени – и вот уже все лишения позади, и все растворяется в общем смехе по поводу разных забавных ситуаций, которые одни только и запомнились.

Царившая в последние дни непогода послужила нам серьезным предупреждением, что на весну пока рассчитывать не приходится. Имея легкие сани, мы смогли бы не более чем за пару дней добраться до большого озера Хикулигьюак, ближайшего места стоянки эскимосов из группы падлермиут, поэтому решили, что на время в палатке с основным багажом останутся Биркет-Смит с Бангстедом, а мы с Гагой продолжим путь на легких санях.

После двухдневных поисков мы, наконец, достигли цели, оказавшись среди людей в небольшом стойбище из трех палаток. Нас встретил человек по имени Игьюгарьюк, сразу оставлявший благоприятное впечатление: в отличие от соплеменников он принял нас с отважным гостеприимством и бодрой улыбкой. Мне уже было кое-что известно о Игьюгарьюке от его ближайших соседей с реки Казан – в частности, как он раздобыл свою первую жену. Использованный им при этом метод, даже по сравнению с принятыми у эскимосов формами сватовства, был, мягко говоря, радикальным. После неудачных попыток заполучить ее, как-то раз он появился у входа в хижину своей возлюбленной вместе со старшим братом, после чего застрелил тестя, тещу, зятьев и невесток – в целом, семь-восемь человек. В конце концов, в живых осталась только девушка, без которой он не мог жить – вот так он и добился своего.

Меня немало поразило, что мужчина с таким темпераментом сразу представился блюстителем порядка, предъявив документ с печатью и подписью канадского правительства, полученный им в апреле 1921 года на стойбище во время преследования одного убийцы. Документ начинался такими словами: «Сим свидетельствуется, что предъявитель сего Эд-джоа-джук (Игьюгарьюк) с озера Ши-ко-лиг-джу-ак с сего дня мною, нижеподписавшимся Альбертом Е. Римсом, судьей Его Величества на Северо-Западной территории, назначается полицейским констеблем на упомянутой территории для осуществления правосудия над неким Куаугваком, эскимосом-падлермиут, обвиняемым в убийстве двух человек…»

Я прочел документ с надлежащей обстоятельностью и взамен передал старую газету, служившую мне упаковочной бумагой. Игьюгарьюк с достоинством ее принял, изучив с не меньшим вниманием, чем я изучал его документ, – и с этого самого момента зародилась наша дружба. Стоит отметить, что Игьюгарьюк был далек от всякого рода мошенничества, и, когда мне на память приходят люди, встреченные на долгом пути от Гренландии до Сибири, он занимает особое место как самостоятельный, умный человек, проявляющий мудрость в управлении соплеменниками. Он тут же пригласил нас в одну из своих палаток. По праву старейшины, каковым он и был, Игьюгарьюк имел двух жен. Старшая, Кивкарьюк («Обглоданная кость»), послужившая поводом к вышеупомянутой кровавой бойне, уступила первенство юной красавице по имени Аткаралак («Нисходящей к людям малышке»). Разумеется, нас повели в ее палатку.

К моей великой радости, голод, который мы ожидали встретить, уже успело сменить благополучие. Перед входом в палатку лежала гора неразделанных оленей – их было так много, что и не пересчитать. Нетрудно понять, что для этих эскимосов означала оленья миграция, поэтому, когда я выразил свой восторг по поводу этой груды мяса, услышал, что всего месяц назад они тут чуть не умирали с голоду. И хотя все постоянно охотились, им никак не удавалось подловить дичь. Не спасала и припасенная в стойбище сотня песцовых шкурок, поскольку ни у собак, ни у людей не было сил отправиться в долгий путь к Бейкер-Лейк для обмена шкур на продукты питания.