Белый эскимос

После двухдневного отсутствия вернулся Гага, поведав в свойственной ему шутливой манере новость, что товарищам удалось обзавестись теперь собственным домом. У нас была всего одна палатка, которую я оставил себе, потому что работать в подтаявших по весне эскимосских хижинах, вот-вот готовых обрушиться на голову, было совершенно невозможно. Вот Гаге и пришлось соорудить для Биркет-Смита и Хельге Бангстеда навес из камней и мха для защиты от ветра. Навес имел крышу, под которой вполне могли разместиться два человека. Провианта было достаточно, и если они будут перемещать входной лаз, следуя перемене ветра, то никаких причин для беспокойства за них быть не должно. К тому же уже через день мы собирались присоединиться к ним вместе со всей оставшейся частью нашей поклажи.

Но тут неожиданно грянула страшная непогода с громом и молнией, полил дождь и разразилась гроза, бушевавшая пару часов с таким неистовством, что мы предпочли повалить свою палатку, чтобы не вступать в сражение с постоянно хлопающим брезентом. Лежать под опрокинутой палаткой, получая по лицу бесконечные удары мокрой ткани, было занятием не слишком приятным. Но неудобство нашего положения занимало нас гораздо меньше, чем мысль о наших двоих товарищах под маленьким каменным навесом: каково им там было, если крыша состояла из одной оленьей шкуры?

Становище пришло в полный упадок: дождь барабанил по лужам и размазывал грязь; месил подтаявший рыхлый снег, образуя бесчисленное количество ручейков, растекающихся в разные стороны. Наша обувь из тюленьей кожи чавкала и хлюпала всякий раз, когда нам приходилось выходить подправить палатку или подложить камней на брезент, чтобы не дать ему улететь. Однако если сравнить наше положение с тем, в котором оказались наши соседи-эскимосы, сидевшие внутри своих хижин, то оно было еще достаточно терпимым. Стены их жилищ уже были не из снега, а из какой-то пожелтевшей массы, дождь пробивал в ней все новые дыры, которые пытались заделать с помощью обуви, штанов и шуб.

В разгар этой проклятой непогоды мы вдруг услышали приветственные возгласы, и в поселение на полной скорости влетела пара саней. Вновь прибывшие были из соседнего страдающего от голода стойбища, которое они покинули еще до наступления непогоды, чтобы получить свою долю добытых нами оленей. Пока мужчины с большим усилием привязывали собак к камням, женщины устанавливали палатку из оленьих шкур. Они поступили разумно, поставив ее лишь в половину высоты, что позволило им разбить стан удивительно быстро и втащить меховые одеяла из шкур внутрь палаток.

День подходил к концу, начинало темнеть. Лежание в скрюченной позе под мокрой палаткой утомило меня до такой степени, что я решил навестить своих соседей и спросить, не нужна ли им моя помощь. Сначала я направился к новым гостям, которые, как я считал, успели промокнуть до нитки. Мне было любопытно узнать, как они в такую непогоду; подойдя к задней части их палатки, решил проследить за ними через бесчисленные дырочки в полотнище. Однако, приблизившись к палатке, к своему великому удивлению, я услышал доносившееся оттуда пение.

Хозяин по имени Силиток («Толстяк»), сидел в дальнем углу палатки в окружении обеих жен и детей. На полу перед ним лежали две сырые, но аппетитного вида оленьи лопатки – подарки от жителей поселка голодающим гостям. Но теперь, когда голод был утолен, у гостей появилось настроение петь. Песню затянула младшая жена; сидя с распущенными волосами, с которых стекала дождевая вода, она выглядела дико и привлекательно. Спрятавшись за большой валун, я расслышал слова песни:

Ая-ая-ая!
Я любил стрелять из лука,
И гулять широкими равнинами со стрелами и луком за плечами.
Ая-ая-ая!
И пускался вслед за бегунами,
И охоту на равнинах вел я с колчаном и луком за плечами.
Ая-ая-ая!

Каждая строфа исполнялась с воодушевлением, и было очевидно, что в моей помощи эти люди не нуждались.

В течение двух дней погода не менялась, а на третий с противоположной стороны пришел снежный буран с похолоданием. Мы не на шутку забеспокоились о том, сумеют ли наши товарищи в горах справиться с этой ситуацией. Ветер дул с такой силой, что нам удалось выехать только поздно вечером 28 мая. Метель разгулялась, не было видно ни зги, и время от времени целые оленьи стада наскакивали на наши собачьи упряжки. С большим трудом удавалось придерживаться курса, и когда нас окружали перепуганные олени, собаки так дичали, что мы только чудом уворачивались, чтобы не наткнуться на множество торчащих из-под снега камней. Поклажи у нас было предостаточно, охоту мы решили отложить, пока не доберемся до стоянки наших товарищей. Миграция оленей была в разгаре, так что никаких трудностей с добычей не предвиделось.