Белый ферзь

Хо-хо! Интересное положение, Юра. Она в интересном положении. Знаешь, что такое «быть в интересном положении»? Поздравляем сыном! Так что никуда она не исчезала. Генералы, да, было, исчезают куда-то. Но чтоб дочь, чтобы Инна Дробязго, — не-е-ет. Перекрестись. Ах, да! Ты у нас язычник… А генералы — да, исчезают куда-то. Не читал, нет? Хотя откуда у тебя там, в Берлине, наш «Вестник». Вот пробегись бегло. Вот здесь, на первой, — «Где спрятался зайчик?» Вот такие дела у нас тут, Юра. Такие дела-а-а… Между прочим, этот аферист очень кстати, очень вовремя исчез. И хорошо бы — не всплывал больше никогда. Он, при все при том, что аферист, многих, очень многих за кадык держал. А потому, что подавляющее большинство там, наверху, ну, у нас там, — такие же аферисты. Круговая порука. Каждый готов закопать другого — и не в переносном, в прямом смысле. А не закапывают только по причине припасенного компромата. Ну, типа: «Если со мной что-то случится, конверт, спрятанный в надежном месте, будет вскрыт надежным человеком, и содержимое обнародуется». Вот если бы появилась возможность закопать так, чтобы и следа не найти, чтобы не привлечь никого, даже наемного профессионала (ибо наемного всегда можно перенанять, и он укажет на того, кто его нанимал), чтобы ни единой стрелочки, указывающей на «заказчика», не было… тогда бы они там, наверху, ну, у нас, давным-давно друг дружку перезакопали. Да-а-а… Такие дела, Юра. А этот… генерал, между прочим, напакостил бы по-крупному. Не теперь. Рано пока. Но через год. Через год-то у нас что, Юра?.. Нет, ты все-таки абсолютно аполитичен. Все бы тебе — татами, маваши! Право, зря! Шел бы к нам. Ко мне. В политике сейчас фатально не хватает честных людей. Энергичных, инициативных — это пожалуйста. Этот… аферист, между прочим, был куда как энергичен, куда как инициативен. Тут бы через год тако-ое перетряхнулось! Отворяй ворота! Сам-то по себе он — мелочь. Но… Маленький камешек вызывает большой обвал. Я-то — ты меня неплохо знаешь — наперед вижу. Получше, чем даже в шахматах. Так что это очень удачно… Ну, что камешек вытряхнулся. Сам по себе. Ну, РАЗУМЕЕТСЯ, сам по себе! Читай «зайчика», читай. А то, к слову, действительно партейку разыграем? Фора — в ферзя. Не разучился в Германщине-то своей? Давай, правда, расставляй. Инна нам чаю сделает. Инь! Чаю, а?.. Как пацаненок? Заснул? Мировой мужик у вас получился, ребятушки! Эхе-хе, а я-то уже и дед. Эхе-хе…

Так бы и было. Валя Дробязго — он такой, он наперед видит, он политик. В политике сейчас фатально не хватает честных людей. Раз — и обчелся. Раз — Валя Дробязго, рекетмейстер. А там поглядим. Через год, если угодно.

Зараза популярных лидеров — она всегда из Питера шла. Петр Романов, Ленин, Киров… Устанавливай карантин, не устанавливай — зараза и есть зараза. Из Питера. А Валя-то — питерский, между прочим. Питерский он! Чем черт не шутит.

Да не шутит он, не шутит.

И все ведь было Колчину сказано. Еще в Питере том же.

Алабышева-Дробязго, бред сумасшедшей: «Он у меня дочь отнял! Он ее от меня спрятал! Он ее от всех спрятал! Я всё-о-о знаю!» Бред?..

Святослав Михайлович Лозовских, в обиде на всех и вся: «Сыскари, расследуя обстоятельства кражи поутру… Шорох изнутри, из подвала. Гражданка? Документики! Ах, не только Колчина, но и Дробязго? Вы случаем не дочь старика Дробязго? Не старика, но того самого, который?… Дочь… Но проверочный звонок в Москву не помещает… Вот хорошо, что из Москвы сразу распорядились: случайную гражданку, НЕ ИМЕЮЩУЮ НИКАКОГО ОТНОШЕНИЯ к краже в „Публичке“, подобрать-обогреть, с нарочным отправить в Москву! И не касаться ни гражданки, ни граждан, ею названных!» Запальчивость обиженного востоковеда, не имеющего высокопоставленных предков?

Отнюдь, отнюдь.

Можно представить, в каком трансе был Валентин Палыч Дробязго, когда ему доложили: так и так, полуживая, в подвале, кажется… кажется ваша… а вчера ночью библиотеку, того самого, грабанули.

Можно представить, до какой струнности он напряг все имеющиеся в наличии и подчинении структуры, дабы дочь была тут же вывезена в Москву и дабы никто ничего не узнал о том, что она была в ту ночь взаперти, в подвалах «Публички».

К «краже века» она, очевидно, никакого отношения не имеет, но каково придется действующему политику? Затреплют по бульварным газетенкам, и товарищи по Олимпу всячески этому поспособствуют, порадуются. Да хрен с ними, с товарищами по Олимпу!

Хрен с ним, с Олимпом, в конце концов! Дочери-то каково придется?! Она и так еле жива. Ей теперь лежать и лежать. На сохранении. Может быть, последняя попытка… Срок — восемь-десять недель. Чтобы не спугнуть, не сглазить — полный покой, полная изоляция. Лучшие специалисты…

Если бы еще несколько часов в подвале, то… Если бы не столь оперативно подоспевшая служба типа милосердие. Та самая, обеспечивающая пристальный уход за Ревмирой Аркадьевной Алабышевой-Дробязго…