Белый флаг над Кефаллинией

Пикировщики исчезли на горизонте в беспорядочном танце, словно играючи; затем они появились вновь в строю над восточной частью острова и вновь нацелились на объекты так точно, словно не требовалось отыскивать ориентиры. Они снизились до бреющего полета над крышами Аргостолиона и кинулись на белую полосу дороги, ведущей к мысу Святого Феодора, за стадионом и эвкалиптовой аллеей на окраине города.

Обер-лейтенант покрутил окуляры бинокля и увидел на дороге к мысу Святого Феодора итальянскую мотоколонну. Он увидел, как она остановилась и задергалась, словно большая раненая змея: итальянские пехотинцы, путаясь в своих смешных шинелях, выпрыгивали за борт грузовиков и искали укрытия в береговых камнях и в нагорных садиках греков. Вскоре тоненькая лента дороги, тянущаяся к морю, к маяку и оливам Святого Феодора, скрылась в туче дыма.

Маневр подполковника Ганса Барге начал принимать в бинокле Карла четкие очертания: подполковник концентрировал атаку на полуострове Аргостолион, прикрывая немецкие гарнизоны, которые, будучи разбросаны на холмах, могли бы стать легкой добычей превосходящих сил итальянцев. Ведь именно здесь, на полуострове Аргостолион, была дислоцирована большая часть итальянской дивизии. Немцам необходимо было разгромить основные силы противника, чтобы с самого начала лишить его всякой возможности ответных действий. Надо было нанести врагу жестокий удар прямо в сердце, а это сердце билось под желтыми черепичными крышами Аргостолиона, меж колоколен святого Спиридона, святого Николаоса, святого Герасимосса — десятка православных церквей; а выше, сердце врага билось на холмах за городом и на той его стороне, невидимой из Ликсури. Нужно было уничтожить дивизию, прежде чем она высунет нос из своей берлоги, прежде чем развернет в боевом порядке своих солдат и технику на немногих доступных ей дорогах. Прежде чем зайдет солнце, когда придется прекратить воздушные налеты.

Нужно было действовать быстро.

Это сказал себе и Альдо Пульизи: действовать быстро, чтобы отогнать, побить смерть. Сидя на звоннице церкви святого Николаоса, он узрел перед собой невиданную Кефаллинию, почти всю целиком, в очертаниях ее крыш и дорог, холмов и моря, долин и лесов. И его поразило, как этот остров, такой маленький остров, может вместить войну. Наверное, подумалось ему, если бомбежка будет продолжаться, Кефаллиния пойдет ко дну, как старый беззащитный миноносец, закрепленный на мертвом якоре. Наверное, думал он, потонут и все они, стоящие на палубе этого миноносца: он, капитан Альдо Пульизи, в своей военной форме — последней из тех, в которые его одевали; и его солдаты, и все высшее офицерство, и генерал со своими сомнениями, которые, — капитан готов был биться об заклад, — даже сейчас все еще обуревали его.

Впрочем, разве генерал оказался неправ? Ведь эти страшные летательные аппараты, со свистом реющие в небе над колокольней, и были теми самыми бомбардировщиками, появление которых генерал предвидел!

— Пикировщики! — закричал Альдо Пульизи с бешенством, слепым, бессмысленным бешенством, увидев снижающиеся самолеты; Джераче, который лез вслед за ним по деревянной приставной лестнице, остановился, втянул голову в плечи, похожий более на мальчика, чем на взрослого мужчину, — на мальчика с давно не бритой черной щетиной, — зажмурил глаза и замер; то же сделал и Альдо Пульизи, пока самолеты не обрушили свой удар где-то дальше.

— Да, — сказал себе капитан, снова придвигаясь к узкому окошку, похожему на амбразуру древней крепости. — Да, генерал был прав, и теперь все мы, вместе с Кефаллинией, потонем в водах Средиземноморья.

Впрочем, думал он, глядя как «юнкерсы» методично поливают огнем полуостров Аргостолион, ведь это не могло кончиться иначе; ни генерал, ни солдаты, ни даже сами немцы не могли бы ни в чем изменить этот конец. Никто не мог бы.

А может быть, снова спросил он себя, может быть, генерал и в самом деле виновен в том, что потерял слишком много времени на переговоры, на попытки прийти к соглашению, тем самым позволив немцам перебросить подкрепления?

Но и этот вопрос остался неразрешенным. В пыльном и дымном воздухе Кефаллинии чуялась смерть, звучала какая-то стойкая нота печали, противостоящая прелести природы.

Капитан поискал глазами стадион за двойным рядом эвкалиптов; там, на прямоугольной площадке, выстроились немецкие танки. Обстрел этого небольшого прямоугольника он и должен был корректировать отсюда, со звонницы святого Николаоса. У штаба артиллерии, стоящей на площади Аргостолиона, не было подходящего наблюдательного пункта; поэтому капитана послали на самую высокую колокольню города: ему надлежало отмечать ориентиры, а не предаваться мыслям о смерти.

Альдо Пульизи записал первые данные на листке блокнота и передал записку Джераче; тот кубарем скатился вниз по лестнице, на улицу, где ждал мотоциклист-связной, сидя в седле и не выключая мотора. Мотоцикл помчался, накренился на повороте улицы, выправился на дороге к площади Валианос и беззвучно исчез в нарастающем грохоте войны.