Когда мама ушла за кофе, подсел какой-то псих.
– А что это вы всё пишете и пишете? Наверное, роман? Вам персонажи не нужны? Куда летите?
Хотелось ему сказать, что куда лечу – сама только сейчас узнала, но не стала. В таких случаях лучше молчать – чемоданы целее будут. И героев мне хватает. И главных, и не очень.
А правда, куда я лечу?
Запрос:
Ответ:
Неееееет! Всего полградуса?!
За окном, то есть за оконной стеной, парковка самолётов. Один из них наш. За самолётами – лес, за лесом – Москва. Хорошо, там ни родных, ни знакомых. В гости ни к кому не хочу.
Завуч приглашает пройти на посадку.
Облака то как рассыпанный попкорн, то как сахарная вата, то как растаявшее мороженое, а закат…
А закат из иллюминатора – как горящая Антарктида.
Приземляемся. В иллюминатор ничего не видно. Ни гор, ни озера. Темнота и огни города. Почему-то немного страшно. Маме, кажется, тоже. Съёжилась и закрыла глаза. Я ей не завидую: меня ждёт кровать, а её – этот же самолёт. Ей в Москву срочно надо, а оттуда – вернуться к
Между рейсами два часа, но она успеет – до Гали на машине примерно 20 минут. Ночью пробок нет, поэтому, может, и быстрее. Мама оставит меня у подъезда и сразу поедет обратно в аэропорт, поэтому к Гале заходить не будет. Но даже если бы у неё была куча времени, то она всё равно бы не зашла, потому что они не дружат.
Галя вообще не сильно дружелюбная – она не любит не только маму, но и Инну, на меня тоже всё время ворчит. Вот деда Валю она точно любит. Ну и папу, наверное. Но без обожания. Вот такая у неё Строгая Любовь.
Подъезд встретил кромешной темнотой. Только на третьем этаже тускло сиял просвет открытой Галиной двери. Галя была уставшая и грустная. Затащив чемодан, она буркнула:
– А где мать?
Я ответила, что она в такси, с Винни. Галя вяло уточнила:
– Мужик, что ли, новый?
Не дождавшись ответа, повела в комнату. Раскладной диван. Зелёные занавески. Люстра с колокольчиками. Холодная подушка. Почти ледяная. Что-то я от холода отвыкла. Здесь так везде? Или это из-за открытой форточки?
Думала, свалюсь и сразу отключусь, но что-то никак не получается. Или аэропортовский кофе так бодрит, или кровать неудобная. Не, скорее, впечатления бурлят, в журнал просятся.
Север просто убил. Наповал. Обычно самолёт встречают усталые-восторженные-нетерпеливые-слезливые-приставучие или просто скучные люди, но здесь в толпе встречающих выделялись несколько пижам-кигуруми: один взрослый тигр и несколько маленьких жирафов. Сначала я подумала, что они что-то рекламируют, и приготовилась получить какую-нибудь дурацкую листовку, но оказалось, что они не на работе, а, как и все, кого-то ждут. Когда один из жирафят заорал: «Мама, мама!», я чуть не заплакала – было ужасно трогательно.
Не успела я предположить, что это просто чья-то странная семейная традиция встречать мам в пижамах, как у выхода мы наткнулись на кигуруми-кита, продающего северные сувениры. ОК, подумала я, наверное, они вместе: один торгует, остальные встречают. Но когда мы сели в такси и водитель оказался кигуруми-Винни-Пухом, мы с мамой испуганно переглянулись и одновременно толкнули друг друга в бок. В шоке была даже она, пресекающая любые переглядки и смешки по поводу внешности и надрессировавшая меня так, что, если мимо вдруг пройдёт говорящая лошадь, я даже не моргну.
Таксист, как и все таксисты, был ужасно разговорчивым. Сначала он поздравил нас с «праздничком» и мы, как вежливые люди, сказали спасибо, но потом мама всё же набралась храбрости и спросила: а какой может быть праздник 8 сентября?
Таксист внимательно посмотрел на нас в зеркало и сказал:
– Как какой? День города! А вообще-то я сразу понял, что вы не местные.
Некоторое время мы ехали в полной тишине, и я подумала, что всё-таки надо его спросить, почему он в пижаме: мне нужно было убедиться, что он нормальный, ему вообще-то маму обратно в аэропорт везти. Не зная, как подступиться, я решила спросить, почему он без капюшона. Таксист ответил, что с удовольствием бы его накинул – с ушами смешнее, – но тогда в зеркало смотреть неудобно. Дальше он отметил, что костюм отличный, быстро привык, думал, будет хуже.