Белый конь

На крыше приземистого домика оглушительно чирикали воробьи, то и дело взлетая с суматошным хлопаньем крыльев и опускаясь на мостовую. Потом они снова располагались на крыше старого дома и с осторожном любопытством разглядывали прохожих.

Степанэ покосился вправо — у открытого окна стояла Юлия. Она отвела взгляд в сторону, словно не заметила, как с ней поздоровался Степанэ. Мельник кивнул ей еще раз.

Степанэ закурил папиросу, выпустил струю дыма. Какая-то женщина вылила на тротуар мыльную воду. Чуть дальше по улице сапожники, выставившие столик с нардами из мастерской, увлеченно играли. Доносился стук костяшек и азартные возгласы.

Мельник подошел к окну.

— Как поживаешь, Юлия? — спросил он.

Юлия молча смотрела на мостовую.

— Давно я тебя не видел.

— Я дней не считала.

— Зато я считал… Как ты?

— Хорошо.

— Твой муж на рыбалку поехал.

— Мне это не мешает.

— Раньше не мешало, как теперь — не знаю.

— И теперь не мешает.

Юлия только теперь посмотрела на мельника — двусмысленная улыбка играла на его лице.

— Чего ты улыбаешься?

— Давно не видел тебя.

Юлию всегда удивляла аккуратность Степанэ.

Проводя целые дни на мельнице, он ни разу не вышел оттуда запыленным или осыпанным мукой. Вот и сейчас он был одет так ладно, словно не с мельницы возвращался, а только что из дому вышел…

Облокотясь о подоконник, Юлия искоса взглянула на Степанэ и вдруг поймала его взгляд, жадно шаривший по ее открытой груди. Она быстро выпрямилась и прикрыла грудь.

— Я сегодня приду к тебе, Юлия…

— Нет.

— Приду…

— Нет, — упрямо повторила жена рыбака.

— Все равно приду.

— А я сказала — нет.

Юлия закрыла окно. Обескураженный мельник побрел восвояси.

До самого вечера Степанэ просидел на своей мельнице. Наблюдал за мальчишками, прыгавшими с Мухранского моста в воду.

На город опускалась ночь. Мельница чуть заметно покачивалась на воде.

Степанэ внезапно прислушался, напряг слух: мельница молчала. Мельника насторожило именно это молчание. Мельница не раз останавливалась и прежде, но Степанэ показалось, что сейчас она не просто остановилась. Мельница безмолвствовала. Это молчание показалось хозяину зловещим. В тревоге он поспешил на мельницу. Внутри было темно. Крысы завозились и сразу затихли при его появлении.

Раздавался тихий плеск воды. Но вода словно лишь затем и плескалась, чтобы сделать тишину еще более угрожающей.

Степанэ некоторое время стоял в полной растерянности. Потом кинулся к ковшу — тот был пуст. Проверил деревянные и жестяные желоба — нигде ни зернышка.

Мельник понял — мельница не просто молчала. В ней царила пустота. Это было безмолвие пустоты.

Степанэ торопливо выбежал во двор, рванул дверь подвала — повеяло сырой прохладой. Он чиркнул спичкой, вспыхнул бледный язычок пламени, и мельник увидел в углу пустые мешки: аккуратно сложенные, они лежали несколькими стопками. В темноте он ощупал мешки дрожащими руками, отбрасывая в досаде один за другим.

Из подвала Степанэ ринулся на балкон к Мако. Заглянул через окно в комнату. Старуха стояла перед иконой и, крестясь, шевелила губами.

— Мако! — заорал Степанэ.

Старуха вздрогнула и, в испуге подскочив к окну, отодвинула занавеску. При виде Степанэ удивилась, открыла ему дверь.

— Давай мое зерно! — заявил мельник с порога.

— Бери сам, мне его не поднять.

Степанэ выволок из-под кровати мешок, который когда-то припрятал у Мако на черный день, вскинул его на плечо и поспешил к мельнице.

Ловко развязав мешок, Степанэ высыпал зерно в ковш, подошел к тормозу и повернул его влево. Мельничное колесо заскрипело, заплескалась вода, огромный жернов начал вращаться, и мука по желобу белым снегом посыпалась в ларь.

Мельник с облегчением вздохнул и, отыскав в кармане спички, зажег керосиновую лампу. Желтый свет замигал, и по стенам задвигались тени.

Степанэ прислушивался к стуку порхлицы, как врач к пульсу больного, и довольная улыбка разливалась по его лицу. Выйдя наружу, он снова прислушался к мерному гулу.

— Поет моя мельница, — проговорил он умиротворенно и только теперь почувствовал, что весь взмок и умирает от жажды.

Он отряхнулся от пыли, поправил пояс, запер дверь мельницы и осторожно спустился по ступенькам подвала. Нащупал в темноте дверь и постучал. На стук вышел худой длинноусый дворник.

— Аршалуш, — обратился к нему Степанэ, — вот тебе ключи, присмотри за мельницей.

Дверь закрылась.

Степанэ направился к липе, остановившись, снова прислушался к рокоту мельницы.

— Поет моя повелительница, поет, как всегда, — повторил он громко и пошел к воротам.