Белый конь

Прежде чем отправиться домой, Степанэ решил утолить жажду в духане Антона. Здесь было многолюдно. Громкий разговор, хохот, пение, женский смех, клубы табачного дыма. Степанэ слился с этими голосами, растворился в шуме. Этот шум радовал его, заставлял смеяться, болтать, петь, хохотать. Однако сам Степанэ не только не пел, но и слова не проронил, не только не смеялся, но даже не улыбнулся ни разу. По обыкновению своему, стоял, облокотясь о буфетную стойку, и молчал. Зато душа его ликовала, пела, хохотала. Степанэ выпил бутылку вина. В духане хлопотала Тасо. Мельник не сводил с нее глаз, и, когда девушка проходила мимо, он схватил ее за руку:

— Почему ты избегаешь меня, Тасо?

Девушка покорно остановилась, лицо ее залилось краской.

Парень в черной косоворотке, одиноко сидевший в углу, явно насторожился, но быстро успокоился, увидев, что Степанэ по-отечески гладит Тасико по волосам. Разумеется, никто из посетителей не заметил минутной тревоги юноши.

Степанэ вскоре ушел.

Во дворе было темно. Мельник неслышно поднялся по лестнице и, не постучавшись, открыл дверь в комнату Ладо. Сердце его бешено колотилось, он боялся, что Юлия поднимет шум при виде незваного гостя. Юлию совсем не удивило появление Степанэ. Вопрос ее прозвучал так, как будто она ждала его.

— Тебя видел кто-нибудь?

Степанэ сразу успокоился и ответил так же невозмутимо:

— Нет.

Юлия отложила гребень, которым расчесывала волосы, и закрыла ставни. Прислонясь спиной к стене, она молча смотрела на мельника, который так же молча приближался к ней.

— Где ты был? — спросила она.

— Разве не все равно, где я был? Важно, что к тебе пришел.

— Я спрашиваю, где ты был?

— У Антона в духане.

— У Антона?

— Юлия, ты совсем другая, Юлия…

— А она?

— Она… Она — красивое дитя… А ты… ты — красивая женщина…

— А ты тогда кто же?

— Я один знаю тебе цену, Юлия. Ладо не знает. Вот если бы ты была рыбой — тогда другое дело. Ладо только в рыбе разбирается.

Юлия побледнела… Губы ее задрожали.

— И все же, кто ты сам? Почему не отвечаешь?

— Ты прекрасно знаешь, кто я и что я.

— С чужой женой — каждый герой.

— И Ладо тоже? — насмешливо спросил Степанэ.

Юлия никогда не думала, что ее так заденет насмешка над мужем. Они и раньше бывали вместе, но Степанэ никогда не смел говорить о Ладо. Встречаясь с ним, Юлия забывала обо всем, и он старался ни о чем ей не напоминать.

— Об этом ты у своей жены спроси, — ответила Юлия, ехидно улыбнувшись.

Степанэ вспыхнул:

— О чем — об этом?

— Ты спроси — она ответит.

— Что ответит?

— То, что с чужой женой все герои.

— Юлия!

— Чего тебе?

— Юлия! — Степанэ повысил голос. Он вдруг сообразил, что Ладо рыбачил как раз возле его дома. На лбу выступили капли пота, бросило в жар. Он расстегнул ворот, вперил сверлящий взгляд в женщину, словно желая выпытать то невысказанное, на что она намекала с истинно женским коварством.

Но улыбка Юлии ничего не говорила мельнику. Впрочем, и в этом «ничего» было много такого, что бередило душу Степанэ. И главное, он никак не мог избавиться от страшного подозрения: почему Ладо рыбачил у его дома? Да и рыбачил ли? Возможно, он и закидывает сети, но кто в них попадает?

Мельник пулей помчался к дому. Со своего балкона поглядел на Куру — в лодке, залитой лунным светом, были двое. Тот, кто стоял на корме, наклонился, быстрым движением сложил сеть и ловко закинул ее в воду. Сеть блеснула в свете луны и исчезла в посеребренных волнах.

— Ладо! — раздался из темноты голос мельника.

— Эгей!

— Это ты, Ладо?

— Я, я!

Степанэ с облегчением вздохнул. Однако полегчало ему ненадолго, мучительное подозрение, как невидимая глазу моль, продолжала грызть душу.

«Все же какой безумный день был сегодня…» — подумал он, открывая свою дверь…

Рыбак вернулся домой с рассветом. Промыв сеть под краном, развесил ее на просушку. Налил свежей воды в ведро с рыбой и поставил его на балкон.

Овчарка, виляя хвостом, ходила за ним по пятам, преданно заглядывая в глаза.

Ладо снял промокшую рубаху и разложил на перилах. Вымылся под краном по пояс. Когда он вошел в комнату, Юлия сидела на кровати.

— Ты не спишь? — удивился Ладо.

Юлия, раздувая тонкие ноздри, вдохнула запах реки и рыбы. Этот запах обычно раздражал жену рыбака до тошноты, но сейчас она жадно втягивала его, охваченная странным трепетом. Откинув одеяло, она встала с постели в одной сорочке, подошла к мужу и обняла теплыми руками его голые плечи.

— Какой ты прохладный, — проговорила она, прижимаясь лицом к загорелой груди и руками поглаживая мускулистые плечи, — прохладный, как река.

Ладо, как ребенка, подхватил жену на руки, прижал к груди. Юлии было уютно в сильных объятиях мужа.

— Ты и сильный… Как река… Как Кура, сильный.

Ладо впервые слышал такие слова от жены. Будь на его месте другой, он бы еще больше, пожалуй, удивился, удивился бы и призадумался, но Ладо, впервые ощутивший столь необычное тепло женского тела, весь покорился ему. Только раз он заглянул в глубокие, черные, как агат, глаза жены и увидел в них огонь, странный огонь — волнующий и нежный.

— Да, ты еще добрый… Добрее всех. Добрый, как Кура.

— Разве Кура добрая?