— Это любовь, — она тепло улыбнулась, морщины на ее лице стали глубже, но в глазах лучились теплые воспоминания. — Дети — продолжение нас, да, но... Дитя станет настоящим человеком только если его окружить любовью и заботой. Я пришла сюда, когда была еще совсем юной девчонкой, немногим старше тебя. Пришла за своим любимым, потому что чувствовала сердцем, что не могу без него. Это было не желание оставить потомство, не страх перед смертью, а просто желание быть рядом.
— Он умер?
— Как и все, кто остаются здесь на слишком большой срок, родная.
— Почему же вы не ушли?
— А как они тут без меня? — улыбнулась Надья в ответ. — Мир снаружи меняется, а здесь все остается по-прежнему. Многим уже и неинтересно слушать приезжих пилигримов и торговцев. И чтобы все оставалось по-прежнему, нужны такие люди как я, как Вигдис... Да все, кто здесь сидят.
— Ты просто боишься вернуться обратно, — я нахмурилась, раздраженная трусостью старой женщины. — Привыкла к заточению. А снаружи целый мир, столько всего можно увидеть!
— И как он без нас? — она лишь продолжала улыбаться. — Ну да неважно. Идем, помоги-ка снять чан с очага, руки у меня уже не, те что прежде.
Я была права. Все, кто обитают здесь, могут обойтись без мира на юге, а он без нас — нет. И пусть мы, люди, так похожи на чудищ, что бродят по этой земле, пусть мы и немногим лучше, но я начинаю понимать, что этот мир еще стоит того, чтобы за него побороться. Пусть вечно стоят на страже воины крепости, а я позабочусь о том, чтобы им было интересно слушать новости из внешнего мира.
Готовка еды на, как мне сказала Надья, двадцать семь человек, включая нас, новоприбывших, заняла несколько часов. Помимо мяса в стандартный рацион также входила каша из полбы, зерно для которой привозили пилигримы и торговцы, а также, что удивило меня больше всего, горячий чай. Оказывается, запасы крепости хоть и нельзя было назвать огромными, тем не менее того, что сюда привозили, хватало для того, чтобы держать людей в сытости и достатке. Учитывая тот голод, который испытывают крестьяне, работающие в поте лица на полях, для меня это стало неожиданностью. Впрочем, учитывая тот факт, что сюда стекались путники не только с Севера, но и из далеких южных земель, все вставало на свои места. Чего уж говорить, если треть гарнизона была иноземцами.
В обеденном зале, тускло освещенном масляными лампами, постепенно становилось все больше народу. Мы с Надьей выкатили огромный чан каши с мясом и приятно дымящуюся кастрюлю с чаем на небольшой деревянной тележке. Уставшие воины довольно улыбались и потирали руки, а кто-то из толпы даже похлопал мне, явно радуясь тому, что Надье теперь не придется трудиться на кухне в одиночку.
— Ну наконец-то, вкусная еда от красивой девушки! — воскликнул один из них.
— Заткнись и жри, Ролло, а к Майечке лапы свои даже и не думай тянуть! — возмущенно прохрипела старуха в ответ.
Невольно я заулыбалась, наверное, впервые за этот день, видя счастливые лица соратников. Несмотря на тот ужас, с которым они сталкивались каждый день, они находили в себе силы, чтобы смеяться и радоваться, шутить друг над другом и от души, по-доброму материться. Клянусь, нигде я еще не слышала столько ругательств, и оттого, как у смущенного Варса уши скручивались в трубочку, я не могла сдержать хохота.
Наконец, когда каждому из голодных собратьев была выдана его порция ароматного варева, мы с Надьей навалили пару порций и себе. Мне она, разумеется, дала куда больше еды, чем остальным, но непохоже, чтобы кто-то был против.
Когда я уже собиралась сесть на одну из расстеленных на полу шкур (столов здесь не было, все ели прямо на полу), к нам подошел тот странный, покрытый густой шерстью человек, приветливо улыбаясь.
— Командир просила занести ей порцию, но так и тянет посидеть, поболтать с новенькой, — он по-доброму оскалился, глядя на меня. — Надо ж знать, кого ругать за куски обсидиана в мясе!
— Не шипи на мою помощницу, Бруни, засранец! — осекла его старуха Надья. — Давай быстрее жри, а то холодное Вигдис понесешь и огребешь от нее!
Я взяла свою глиняную тарелку с горячей пищей и хотела было сесть рядом с пиявками, которых сейчас окружали их новые соратники, о чем-то оживленно переговариваясь и смеясь, но решила все-таки уделить внимание Бруни и села рядом с ним у одной из стен. Он тут же начал быстро есть огромной деревянной ложкой, громко чавкая и пыхтя. Затем вдруг остановился, поморщился и вытащил изо рта кусочек обсидиана, размером не больше ногтя.
— Ну, я ж сказал, — усмехнулся он и бросил камешек на пол. — Не переживай только, это, небось, старуха и пропустила. Нихрена ж уже не видит все-таки.
— Ага... — я неловко усмехнулась. — Слушай, а...
— Да я сын медведя просто! — опередив мой вопрос ответил он. — Гра-а-ах!
От его внезапного громогласного рыка я поперхнулась и закашлялась, и Бруни, хлопая меня по спине, звонко засмеялся.
— Шучу, — улыбнулся он. — Просто такой уродился. У меня и отец, и дед такими были.
— А почему..?