Белый край

Осматривая лезвие тесака, я боковым зрением заметила, как на столе рядом что-то шевелится. И чем больше я вглядывалась в полумрак, тем отчетливее понимала, что все то мясо, коим была завалена кухня, шевелилось и извивалось.

— Форр фан да! — закричала я, ударив тесаком по груде мяса.

Раздался звон, лезвие прорубилось сквозь промерзшую плоть и ударилось об небольшой кусочек обсидиана внутри него. Тяжело дыша от страха, я взглянула на все это и поняла, что в каждом куске мяса был заключен небольшой кусочек ледяного обсидиана, а тот, что из него вылетел, постепенно начинал теплеть, насколько это возможно при температуре на кухне.

— Какого хрена?! — закричала я, сжимая в руке тесак. — Почему... Как?!

— Тише-тише, девонька, успокойся, — ласково обратилась ко мне Надья, положив костлявую сморщенную руку мне на плечо. — Эта дрянь же не только в целых трупах заводится. Пока на небе висит тропа эта, которая нефритовая, в любом куске мертвой плоти может появиться обсидиан.

— Какой же пиздец... — вздохнула я, медленно сползая вниз по стенке, все еще не в силах выпустить из рук рукоять тесака.

— Нам с тобой надо нарезать мясо, мелко-мелко, и вытащить из него обсидиан, чтоб на зуб не попало. А потом уже, когда отварим, там и заводиться его не будет. Все просто.

Я подняла взгляд и посмотрела в глаза кухарке. Ее теплая заботливая улыбка никак не соответствовала тому ужасу, в котором мы находились. Она мягко положила руку поверх моих ладоней и забрала тесак у меня из руки.

— Начни с чего поменьше. Вот, начинай нарезать мясо, — с этими словами Надья протянула мне нож поменьше, сделанный не из металла, но из все того же обсидиана.

— А каменными инструментами здесь можно пользоваться вообще? — спросила я, поднимаясь на ноги. — Мясо не оживет?

— Нет, что ты! — махнула рукой старушка. — Его как из тела вытащишь, так он обычным камнем становится. Ну, только если...

— Только если что? — переспросила я, вонзая каменное лезвие в кусок мяса.

— Только если это не кусок от большой твари, — вздохнула Надья. — Они ж, знаешь, полностью камнем покрываются. Вот ежели человек аль зверь какой им зарастет, то становится сам таким, полностью. А потом бродят они, убивают, а в мертвых куски своего тела запихивают. И оживает труп.

— Я думала, что тела оживают из-за тропы.

— И из-за нее тоже. Тебе бы командиршу нашу спросить, она поболе знает. Вроде как через тропу просачивается совсем немного, как раз на то, чтоб труп поднять. А вот потом уже он зарастать начинает. И когда зарастет, то может на юг пойти, дальше трупы искать. Мы потому здесь и сидим, чтоб такие дальше не прошли, а то их, может, и не остановишь уже.

Я прикусила губу, раз за разом вонзая ледяной каменный клинок в мягкое мясо, выковыривая из него кусочки обсидиана, после чего плоть мгновенно затвердевала, покрывалась льдом. Если это не само зло, то я и представить не могу, какое у него должно быть лицо. Семя зла, прорывающееся из покрова северного сияния, жаждет поглотить этот мир, жаждет плоти, жаждет создать себе подобных. Так было и в мире, где железные птицы разрезали своими крыльями облака, где трубы заводов дышали ядовитым смогом. Отчаяние и страх движет всем, что создает вселенная, и все мы — поглотители, пожиратели жизни, жаждущие лишь следующего вдоха.

Всего-лишь еще один день. Борьба продолжается.

Когда мясо было нарезано, я под руководством старухи аккуратно вывалила кучу сырой плоти в кипящую воду. Мутное варево, бурлящее мышцами некогда живых существ, скоро будет готово. Воины крепости соберутся вместе, обсудят прошедший день, нас с пиявками. Набьют животы, отправятся в дозор или спать, а цикл продолжится.

Зажмуриваясь, чтобы не видеть ужасающий склеп вокруг себя, коим была Белая крепость, я представляла себе дом. Спокойная гавань, где пусть и была еще свежа память о голоде и страхе, но все же была надежда на завтрашний день. Это же место было обречено. Рано или поздно обсидиановые твари прорвут оборону, сметут жалкую горстку защитников, и мы все тоже встанем бок о бок с ними, пойдем на юг. Туда, где за ледяным морем простираются прерии, леса и пустыни. Где мать заплетает дочери черные как смоль косы, рассказывает ей сказку о былых героях на языке, который я никогда не слышала. Этот мир был куда больше, чем стены ледяного бастиона, но от этих хрупких залов и их уставших защитников зависели и небо, и земля.

— О чем задумалась? — вырвала меня из транса старуха Надья.

— Хм... — нахмурилась я в ответ. — Обсидиан не сильно отличается от нас, верно? Они ведь хотят оставить потомство. А для этого нужно убивать, охотиться.

— Ох, милая... — вздохнула старуха. — Дай-ка я тебе кое-что расскажу. Ты, наверное, еще и не испытывала такого, но есть у нас то, чем мы от них отличаемся. Чем все живое отличается от обсидиана.

— Что это?