Что-то черно-сине-красное — ворох ткани на кафельном полу. Я не вижу очертаний фигуры, но меня распирает необъяснимое чувство узнавания. Я замедляю шаг, осторожно приближаясь. Девятнадцать шагов. Восемнадцать. Ткань посередине черная, окруженная фрагментами синего цвета и тонкой красной каймой. Семнадцать, шестнадцать. На пятнадцати шагах я понимаю: нет, это не черный цвет. Вся ткань синяя, и только посередине она потемнела и приобрела глянцевый блеск, пропитавшись чем-то.
Я опускаюсь рядом с ней на колени. Даже не помню, как преодолел последние шаги. В голове пустота.
Я вскидываю голову и кричу:
— Бел!
Я смотрю на свои руки. Они погружены в окровавленную ткань.
Так много крови. Запах обволакивает меня. Он такой вязкий, почти как гель. Я шарю в поисках пульса и нащупываю слабое биение, словно у нее под кожей пришпилена бабочка. Я беспомощно смотрю на нее. Она истекает кровью, а я не знаю, как ей помочь. Не знаю, как не сделать все еще хуже. Я отлепляю складки платья с ее губ, чтобы облегчить доступ кислорода. Человеческому организму требуется по меньшей мере двести пятьдесят миллилитров воздуха в минуту. Я прослежу, чтобы она получила свою норму. Ее нос выпачкан красно-черной запекшейся кровью и рассечен вдоль обеих ноздрей.
— БЕЛ! — кричу я, надрывая горло, но никто не приходит.
Кровь. Кровотечение нужно остановить. Максимальное количество крови, которое можно потерять и при этом выжить, — два литра. Я копошусь в ее платье. Оно набрякло от влаги, стало горячим и липким. «Будь меньше двух, — уговариваю лужу крови на полу. — Пожалуйста, будь меньше двух». Я слышу шаги. Крики. Я нащупываю самую мокрую часть платья. Чувствую, как у меня под ладонью пульсирует жидкость — она густая, как мед. Крики становятся громче. Я сминаю ткань в ком и прижимаю к ране. Вынимаю из кармана телефон, но сигнала нет.
— Отойди от нее! — одергивает меня грубый мужской голос.
— Она… она моя… — Я задыхаюсь и не могу выдавить из себя больше ни слова.
Кровь сочится меж моих пальцев. Мамины веки дрожат, а трепетание бабочки под запястьем ослабевает. Руки обхватывают меня поперек живота, тащат прочь, а я мечусь и верещу, как младенец.
Руки, вздрогнув, отпускают меня, и я падаю навзничь. Я шарю по ткани, истерично пытаясь снова нащупать источник кровотечения. Боковым зрением вижу коричневую униформу службы безопасности. Еще секунда — и я очнусь. Еще секунда. Пожалуйста.
Слышу стук высоких каблуков. Бел?
— Пропустите меня, идиоты. Я врач! — срывается голос.
Сухие темнокожие руки начинают шарить рядом с моими, находят то, что ищут, хватают мою ладонь и кладут на нужное место. Снова чувствую, как
— Держи крепко, — говорит она мне, — и, что бы ни случилось, не отпускай.
— Это моя… мама, — выпаливаю я.
— Я вызвала скорую, — говорит женщина. — К тому же здесь полный зал врачей. Мы не дадим ей умереть.
— Гравитация сделает все, что нужно, за нас, — говорит доктор в зеленом.
— Бел, — я озираюсь в поисках сестры. — Вы ее видели?
— Бел? — переспрашивает она. — Анабель? Твоя сестра? Где она? — доктор внимательно смотрит на меня. — Разве она не с тобой?
— Нет. Вы… вы мамина подруга?
— Верно. Меня зовут Рита.
— Я… я сбежал.
Звучит как исповедь.
— Я видела, — говорит Рита. — Тебя зовут Питер, верно? — Я киваю. — Ты вылетел из зала как ошпаренный, точно привидение увидел. За тобой побежала девушка в черном платье. Это была Анабель?
Я бессильно киваю. Не могу выдавить ни слова. Бел бросилась за мной вдогонку? Я и не заметил.
— Луиза, — она морщится, называя маму по имени, — сразу выбежала следом за вами. Если бы на вашем месте были мои дети, я бы поступила так же.