Белый кролик, красный волк

Пот уже заливает мне глаза жгучими ручейками, и я смаргиваю. Мне подмигивает красная лампочка на камере. Или мне показалось? Нас уже снимают? До начала церемонии еще больше получаса. Рабочий волочит по залу чемоданчик с техникой. Колеса вращаются по кафелю, рыча как…

Волк.

Стая черных пауков разбегается перед глазами. Люди обращаются ко мне, но я не слышу, что они говорят. А теперь на меня смотрят лица — растерянные, встревоженные, а теперь размытые, потому что я прихожу в движение, поворачиваюсь, кружусь, чуть не теряя равновесие, бросаюсь к выходу. Пятьдесят три шага — я считаю.

Пятьдесят два, пятьдесят один…

— Питер! — Мамин голос остался далеко позади.

ПЕРВОЕ: Двигайся.

Движение полезно, оно заставляет дышать. Только не сегодня, не сейчас. Я спотыкаюсь, я задыхаюсь, я захожусь кашлем, но каким-то образом не прекращаю бега. Постой. Отдышись секунду, подумай. Но ноги не слушаются. Я бегу по коридорам, мимо стеклянных витрин с бабочками. Чернильные кляксы глазков на их крыльях провожают меня взглядом. Колкие мурашки проносятся по мышцам, когда я машу руками. Я не чувствую ног.

Как я сюда попал? Где поворачивал? Я оглядываюсь. За моей спиной тянутся неотличимые друг от друга темные каменные коридоры. Отсюда до зала — один поворот или двадцать?

— Питер!

Мамин голос слышен еле-еле, и все равно он кажется злым и недовольным.

Я не знаю, как далеко меня унесло. Остановись.

Поверни обратно. Ты все испортил.

Не могу.

Смаргиваю пот с глаз и вижу окаменелый оскал динозавра. В отчаянии пытаюсь навести в мыслях порядок. В скелете динозавра двадцать три кости; двадцать три — простое число, первобытное; эти кости — простые числа древнего ящера, нерушимые и неделимые.

Не получается. Я снова срываюсь на бег. Свет меркнет, и стены словно исчезают, и я не вижу вокруг себя ничего, кроме скелетов в окружающих меня шкафах. Ноги ноют от напряженного бега. Чувство, как будто что-то давит мне в спину, словно темнота обрела плотность. Я бегу, разрезая уже не воздух, а землю. Я погребен и незряч. Я так больше не могу. Грудь сейчас разорвет. Я торможу, хочу откашляться. Ноги подкашиваются подо мной. Мистер и миссис Легкие доверху засыпаны темной сырой землицей. Я слышу приветственные шепотки окруживших меня скелетов, моих товарищей по погребению.

— Питер! — Это мама, все еще откуда-то издалека, но с оттенком истерики в голосе, как будто она не может держать себя в руках. Мама всегда может держать себя в руках. — Питер!

Боже, вот сейчас я реально облажался. Поставил ее в неловкое положение, перетянул одеяло на себя.

ВТОРОЕ:Говори.

— Сон. Сын. Слова. Б-б-блин! — Язык онемел, мозг тоже, и слова не идут.

— Питер…

И затем:

— НА ПОМОЩЬ!

Что? В темноте я поворачиваюсь на звук. Хочу бежать назад, но не знаю, где это «назад».

— ПОМОГИТЕ!

Похоже, она напугана не меньше моего. Ей нужна… (я с сомнением качаю головой)… маме нужна моя помощь?

— ПИТЕР!

Боль. В ее голосе я слышу боль.

ТРЕТЬЕ:Считай.

Сосчитай шаги. Развернись. Иди к ней. Иди.

— Один. Один. Один. — Я как будто не знаю других цифр.

— ПИТЕР!

— Один, — снова и снова выдавливаю я, по-прежнему беспомощно поджав под себя ноги. — Один. Один. Один. Один. Один.

— Пожалуйста!

Один.

— НЕТ, ПРОШУ ТЕБЯ!

Один.

— ПОМОГИТЕ!

ЧЕТВЕРТОЕ: Поешь.

Я сую костяшки пальцев в зубы и сжимаю челюсти. Рот наполняется теплой жидкостью, и я рефлекторно выплевываю. Первобытные скелеты столпились вокруг меня в безмолвном одобрении, а я жую и грызу, стараясь откопать свою собственную нерушимую, неделимую часть. Боль пронзает запястье, лезет в грудь и оживляет ноги. Я снова бегу, — во всяком случае, плетусь, на ходу сплевывая кровь.

— Мама, — хриплю я. — Мама!

Нет ответа. Коридор перед глазами возвращается в фокус. Скелеты динозавров притихли за медными табличками наименований.

— Мам?

Я наугад сворачиваю за угол. Понятия не имею, как сюда добрался. Я вижу свет, отраженный от стеклянных витрин. Бабочки. Я помню бабочек! Должно быть, я совсем недалеко от зала.

— Мам?

Нет ответа. Я немного успокаиваюсь и теперь уже чувствую пульсирующую боль в руке. Я бережно обнимаю запястье второй рукой. Возможно, мама вовсе и не бросалась за мной вдогонку. Возможно, ее голос мне почудился. Возможно, она осталась в зале. Я бросаю взгляд на часы: 10:57. Мне хочется рассмеяться. Я отсутствовал всего несколько минут. Буря в желудке успокаивается, и я прячу руку под пиджаком. Отсюда я знаю, как выйти обратно. Я успею вернуться до начала церемонии, я буду аплодировать, болеть за маму и гордиться ею, как и положено нормальным сыновьям…

Впереди, в двадцати шагах от меня что-то лежит на полу.