— Доброе утро, сестренка, — я изобразил широкую улыбку, но из-за липких пятен джема на губах я, пожалуй, больше всего походил на людоеда.
— Пит? — Бел потерла глаза. Примятые подушкой волосы торчали алым ореолом на голове. — Ты почему… Времени шесть утра… И где, черт возьми, твои штаны?
Я проскользнул мимо нее и тихонько закрыл за собой дверь.
— Собака сцапала, большая такая. Положила на них глаз, ну я и решил, что лучше уступить. Я прям проникся уважением к почтальону.
— Врешь.
— Ты всегда знаешь, когда я вру.
Она ждала подробностей, но я предпочел отмолчаться. Перед глазами до сих пор стоял момент, когда лезвие вспарывало ткань. Иногда мы врем не для того, чтобы нам поверили, — просто сама мысль о том, что начнется, если рассказать правду, кажется невыносимой.
Сестра перевела взгляд с моих голых ног на пакет с пончиками, а оттуда — на вымазанный в сахарной пудре рот. Она смягчилась.
— Приступы становятся тяжелее, — заметила она. — И ты покупаешь еду вне дома, чтобы скрыть это. Пит… — Я понял, что она окончательно проснулась и сложила два и два. Мы с ней были вместе, когда на прошлой неделе я спустил последние карманные деньги на комиксы. — Откуда у тебя деньги?
Я оставил вопрос без ответа.
— Бел, пожалуйста… Мама наверняка слышала звонок в дверь. Не говори ей ничего. Скажи, что это приходил курьер, но ошибся адресом. Скажи ей…
— Сказать мне что, Питер?
Я вскинул глаза, и сердце ухнуло. Мама стояла на лестничной площадке, не спеша завязывая пояс на халате.
Все вопросы, которых следовало бояться, были заданы. И то, о чем спрашивала Бел, и еще один, контрольный. Самый страшный.
— Питер, ты что,
Сгорая со стыда, задыхаясь рыданиями и невнятными оправданиями, я сбежал. Бросился вверх по лестнице и спрятался в своей комнате, захлопнув за собой дверь.
Я осел на пол. Пончики выпали из рук и покатились по ковру, оставляя за собой сахарные дорожки, похожие на галактики. Я смотрел на них с ненавистью, с ненавистью к тому, как нуждаюсь в них, и с ненавистью к стыду, который толкнул меня на тайное приобретение. Супергерои и математики осуждающе смотрели на меня со стен. Галуа презрительно фыркнул.
«Сдаешься, — прошептал он. — Трус».
Но они были моими друзьями — они не могли долго сердиться на меня. «Вставай, — сказали они. — Реши эту проблему. Ты сможешь. Это всего лишь уравнение. Поднимись и подчини его своей воле».
И как можно винить их за такие разговоры — половина из них умерла до 1900 года.
Я подошел к столу и открыл самый верхний из стопки блокнот в твердом переплете. Над бледно-красной линией вверху страницы было написано одно-единственное слово:
А ниже всю страницу занимала цепочка уравнений. Во мне боролись отчаяние и надежда, и в конце концов надежда одержала верх — как всегда. Я придвинул стул, поежился от прикосновения холодного пластика к голой коже и принялся за работу.
Самая быстрая вещь во Вселенной — свет в вакууме — движется со скоростью 299 792 458 метров в секунду. Это
Метра, который преодолевает свет со своей скоростью.
Математика правит миром: светом, силой тяготения, реками, лунами, умами, деньгами. И все,
И вот, под присмотром Бернелл, Эйлера и Эйнштейна, мужчин и женщин, открывших математику квазаров, лабиринтов и пространства как такового, я погрузился в числа, пытаясь вычислить математику самого себя.
Я искал способ исправить эти уравнения, способ переделать себя и стать
СЕЙЧАС
Резкий визг тормозов пробуждает меня ото сна.
Мама за рулем осыпает проклятиями черный «форд», выскочивший перед нами без всякого предупреждения. Я смаргиваю остатки сна, и пончики вместе с ножами и грибовидными облаками становятся зернистыми и растворяются вовсе.
Что мне снилось? Уже не помню.
Я считаю вполголоса и жду, пока все в животе уляжется и пульс придет в норму.