Белый морок. Голубой берег

Дорога сама вывела его к небольшому двору под глинистым обрывом. Знакомый домик под железом, знакомые очертания сада. С каким-то страхом Иван поглядел на темные проемы окон и невольно попятился к калитке. Нет, не тревога за ту, которую он подло бросил среди ночи, толкнула его назад, ему просто не хотелось сейчас никого ни видеть, ни слышать. «А может, ее давно уже тут нет? Может, и ее потащили в гестапо, как только обнаружили мое исчезновение?..»

С недобрым предчувствием ступил он на крыльцо, трижды постучал в окошечко над дверью (это был его постоянный условный стук), и — о диво! — дверь почти мгновенно отворилась, а в темном ее прямоугольнике показалась тонкая фигура в белом. Олина!

— Иваночку, ненаглядный мой!.. Вернулся!..

Не спросила, где был, не укорила ни единым словом, а лишь глотала молча слезы и неистово осыпала поцелуями. Иван уже давно привык, что эта простая, до наивности доверчивая девушка терпеливо сносит все его грубости и оскорбления, ему даже льстило, что есть рядом с ним человек, готовый ради него на самоотречение, однако сейчас ему были невыносимы и поцелуи Олины, и беспредельная ее преданность. Разве он заслуживает ее любви? С более легким сердцем воспринял бы сейчас ее упреки, ему даже хотелось, чтобы Олина жестоко отругала его, а то и выгнала из своего дома, но она всем своим видом давала понять, что забыла о его подлом поступке. И от этого в груди Ивана стало так душно и тесно, что невольно вырвался стон.

— Что с тобой, родной? Ты болен? Ну, пойдем, пойдем же в дом!

Она ввела Ивана в комнату, наполненную ароматом привядшей травы и липового цвета, зажгла лампадку в красном углу и стала снимать с него грязную, изорванную, заскорузлую от пота и крови сатиновую Володину рубашку.

— Горюшко мое! Ранен! — в отчаянии всплеснула руками Олина, увидев бинт на его распухшей руке. — Кость не задета?.. Ну, слава богу, обойдется! Вот я сейчас приготовлю отвар… — и выбежала на кухню.

«О господи! Она еще, пожалуй, и героем меня считает», — горько усмехнулся Иван. Точно пьяный, доковылял до кровати и повалился лицом в подушку. Только бы избежать расспросов! Как ей объяснишь, где пропадал все эти дни, в какой перепалке получил рану?

Но Олина, видимо, сердцем почувствовала его душевные муки и не стала расспрашивать ни о чем. Подошла на цыпочках к кровати с кружкой в руке и тихонько предложила:

— Выпей травяной отвар. Утоляет жажду…

Иван — ни звука. Она переминалась с ноги на ногу, прижимая к груди кружку, и не знала, как помочь горю.

— Хочешь, я вытру тебе лицо влажным рушником?

И опять молчание. Однако оно не огорчило и не обидело Олину. Она ведь понимала: не с легких дорог прибился он к ней, может быть, смерть не раз заглядывала ему в глаза за эти дни. И не стала надоедать: до нее ли Иванку в такую минуту? Пусть немного отдышится, отойдет. Погасила лампаду, тихонечко примостилась на краю кровати и думала, думала, как переложить хоть частицу Ивановых забот на свои плечи.

— Как ты тут без меня? — неожиданно подал он голос.

«А он, значит, думал обо мне!..» — даже посветлело для Олины в хате от этой мысли.

— Что со мной могло произойти? Жива-здорова… — ответила она как можно беззаботнее. Но ответила неправду. Не хотела прибавлять ему горечи своими рассказами о том, как утром после той грозовой ночи прикатили сюда полицаи, долго допытывались о нем, а потом бросили ее в тюрьму. Да и к чему все это вспоминать, раз ее вскоре оттуда выпустили?

— Чего-то ты недоговариваешь, что-то скрываешь… — Иван, видно, почувствовал в голосе Олины неискренность.

Она припала щекой к его плечу и прошептала:

— Твоя правда, не все сказала. Ты ведь в таком состоянии…

— Наплевать на мое состояние. Говори, что там у тебя.

— Если уж так хочешь… — в голосе ее звучали страх и трепетная радость. — Мне кажется… Нет, я уже точно знаю: у нас будет… Иваночку, любимый мой, ты хотел бы, чтобы у нас был ребенок?

Ребенок?.. Какое-то странное, неведомое ранее смятение охватило Ивана. У него будет ребенок… Внезапно ему захотелось увидеть будущего своего крошку. Так страстно захотелось, что перед взором, как наяву, промелькнуло ясноглазое, улыбающееся создание, беззаботно болтающее пухленькими ножонками в резной колыбельке.

«Мой ребенок… Каким он будет? Умным, сильным, гордым? Может, только и хорошего оставлю после себя, что нового человека, — пришла ему на ум невеселая мысль. — А не отречется ли, не проклянет ли меня моя кровинушка, когда вырастет? Что, если доведется ей расплачиваться за мои грехи всю жизнь?..» И такая тоска, такое отчаянье нахлынули на Ивана, что он застонал и не помня себя схватил в объятия Олину, изо всех сил прижал ее к груди и с неистовой страстью целовал, целовал… А она, опьяневшая от его нежности, млела от бесконечной радости, упивалась своим выстраданным счастьем, пока оба не забылись в крепком сне…