Белый морок. Голубой берег

Была дана команда отдыхать. Но сдать никто и не думал: все с затаенной тревогой ждали возвращения Клавы. Лежали на телегах, тихонько переговаривались о том о сем, а думали о ней. И все поглядывали на солнце, что слишком уж медленно поднималось над деревьями.

— Не нравятся мне эти бабьи разведки, — подошел к Артему через час изнервничавшийся Одарчук. — Говорил тебе: давай я махну… Может, сейчас разрешишь туда смотаться? Что-то подозрительно долго она там задерживается.

На душе у Артема и без Ефремовых упреков было несладко. Чтобы избежать перепалки, он молча встал и зашагал к опушке, где с вершины береста уже давно просматривал окрестные поля Василь Заграва, и ну сновать туда-сюда меж деревьев, будто пытался убежать от невеселых мыслей, осиным роем кружившихся в голове.

— Идет, идет! — послышался радостный возглас дозорного.

Артем и сам рассмотрел вдали женскую фигуру и не помня себя бросился ей навстречу. Легка дорога, когда спешишь к близкому человеку! Когда до Клавы оставались считанные шаги, он остановился. Остановилась и она. Усталая, измотанная, с бледным лицом, Клава даже не взглянула на Артема, не шевельнула губами, а лишь смахнула пот со лба и незрячими глазами уставилась куда-то вдаль. Так и стояли они посреди поля в тревожном молчании.

— Пушкаря не жди, комиссар, — проговорила наконец Клава.

Артем рванулся к ней, схватил за руку, изо всех сил сжал в своих сильных ладонях: как это «не жди»?

— Погиб Пушкарь… вся его группа погибла…

Закружились перед глазами Артема холмы, расплылись горизонты, померк день. Погиб Пушкарь… Вся группа погибла… Но не верит Артем, просто не может поверить, что всегда осторожный и рассудительный Пушкарь, который спас жизнь стольким киевским подпольщикам, погиб со своими товарищами в первые же дни пребывания в лесах.

— Как это случилось?

— Видимо, провокация. Он все время ждал от нас связного. Грубчак говорит: очень волновался. А в позапрошлую ночь… Перед этим прошли слухи о появлении какого-то партизанского генерала. Грубчак говорил: в позапрошлую ночь на рассвете в соседнем селе поднялась стрельба, вспыхнули пожары… Пушкарь, наверное, решил, что там гостит партизанский генерал, и на радостях кинулся с хлопцами туда. Но на околице села их встретили каратели. И всех из пулеметов…

— А кто это видел? Откуда такая точность?

— После всего каратели выставили на обозрение трупы погибших возле церкви. Весь день сгоняли туда из окрестных сел старых и малых. Грубчак тоже вынужден был пойти…

Медленно, словно в чугунном ярме, возвращались назад Артем с Клавой. А на опушке их с нетерпением ожидали партизаны.

— Где же твой хваленый Пушкарь? — бросился к ним Одарчук.

Как от близкого выстрела вздрогнул Артем. Настороженно повел вокруг глазами, зацепился за белозубую, такую неуместную сейчас усмешку Одарчука и чуть не задохнулся от гнева. «Он еще и усмехается… Погубил Пушкаря, а теперь еще и усмехается…» — одна-единственная мысль точила ему мозг, а пальцы сами сжимались в каменные кулаки. На мгновение Артем вспомнил, что такое с ним уже было когда-то в Кичкасе, когда бетонщики из соседней бригады принесли весть о трагической гибели Насти; вспомнил, как рассыпались в щепки под его кулаками стулья в общежитии, как вылетали из окон рамы. Он с ужасом подумал, что не сможет сдержаться, пока не раскрошит, не утопит в кровавой юшке эту белозубую усмешку.

— Артем, что с тобой? — заметив неладное, бросилась к нему Клава и повисла у него на руке.

И он опомнился. Тряхнул головой, заскрипел зубами, а затем глухо произнес:

— Подготовиться к походу! Отправляемся на поиски группы Ляшенко…

VI

Предвечерье…

В голубой задумчивости поник Бугринский лес. Ни плеск волны на озерке, отороченном густыми зарослями ольхи, ни птичья перекличка не всколыхнет настоянной тишины, повисшей серебристой дымкой на косых солнечных лучах… Даже ветер — этот извечный шалун и непоседа — притих в белокипенной чаще цветущего терновника, словно боялся потревожить терпкий сон вконец измученных усталостью людей, которые лежали вповалку под лобастым глиняным бугром. Над ними в печали клонили головы длиннокосые березы и могучие дубы, точно убаюкивая их, нашептывали чуть слышно грустный речитатив.

Спите, спите, честные и мужественные… Немало дорог пройдено вами по опаленной черными грозами родной земле, но самые тяжелые и самые крутые еще впереди. И не всем вам суждено одолеть те дороги: для кого-то они оборвутся завтра, а для кого-то — в считанных шагах от грядущей Победы. Впереди еще бои, и бои, и многотрудные переходы; впереди утраты, от которых будут останавливаться сердца… Но все это — впереди. А пока что спите, честные и мужественные, спите… И пусть привидятся вам легкие и добрые сны. Уноситесь на крыльях воображения к отчим порогам, припадите пылкими губами к своим любимым, склоните головы перед изгоревавшимися матерями, приголубьте яснооких Оксанок и Павликов, наглядитесь на них… Ибо не за горами то время, когда многим из вас — очень многим! — придется переступить Великую межу бытия. Спите, спите…