Белый морок. Голубой берег

Конечно, первая скрипка, как всегда, принадлежала Ксендзу. При помощи местных иванковских патриотов он собрал детальнейшие сведения об этом строительстве. Примерно через неделю командиры отряда точно знали, сколько военнопленных работает над Тетеревом, какими силами охраняется зона строительства, откуда завозятся туда строительные материалы. На основании этих данных не так уж и трудно было наметить в общих чертах план ликвидации важного военного объекта над Тетеревом. Учитывая опыт весенней операции на лесоразработке под Студеной Криницей, целесообразнее всего было прибегнуть к уже испытанному на практике методу Мажары. Единственное, что оставалось для них неразрешимой проблемой, это как проникнуть за колючую проволоку в расположение пленных, чтобы сплотить там самых надежных людей в стальной кулак и при первом же удобном случае ударить этим кулаком по врагу изнутри лагеря.

Но разрешение проблемы, как это иногда бывает, появилось само собой, когда от помощников Ксендза поступили донесения, что оккупационные власти объявили реквизицию тягла по всему иванковского гебиту для перевозки древесины из Мануильского лесничества к речке Тетерев. Фашисты явно стремились закончить сооружение моста до наступления осенней непогоды. Именно этим и решено было воспользоваться: под видом ездовых из мифического общественного двора в расположение мануильских разработок должны были отправиться опытные лесорубы Кремнев, Пересунько, Щем и Терновой. После нескольких инструктажей они, обеспеченные Ксендзом безупречными документами, отправились вчера перед восходом солнца на операцию «Таран». И никто в отряде даже во сне не мог подумать, что для этой троицы дорога окажется такой обидно короткой и трагической. Ведь все они были из перезимовавших в фашистских лагерях военнопленных, кого Мажара с Ляшенко вырвали из неволи еще под Студеной Криницей, несомненно, прекрасно разбирались в лагерных порядках, а главное — отличались железной выдержкой и врожденной сообразительностью. И вот вдруг такой трагический финал…

«Как же это могло случиться? Откуда эсэсовцам стало известно, когда именно и куда прибудут наши посланцы? Неужели в самом деле измена? — терялся в догадках Ляшенко. — Только кто об этом мог им донести? Ведь план создания в тетеревском трудлагере внутреннего «тарана» и кандидатуры для засылки «возниц» в Мануильское лесничество мы обсуждали только с Артемом и Ксендзом. К тому же без свидетелей, при закрытых дверях… Нет, все-таки это больше похоже на слепую случайность, трагическое совпадение обстоятельств. Терновому просто показалось, что там была подготовлена западня для них».

— В Мануильском лесничестве мы попали в заранее подготовленный капкан. Это точно! Так что думайте, товарищи командиры, что у вас здесь не сработало! — хрипло воскликнул Щем. — А сейчас мне бы лечь… Сил нет… — И, закрыв глаза, медленно начал падать с табуретки.

Хорошо, что рядом стоял Федько Масюта, он подхватил измученного Дмитра под мышки, кое-как дотянул до-застланных дерюжкой полатей, уложил его возле лежанки, подмостив под голову брезентовое ведерко с сеном. Щем сразу же уснул, а может, впал в забытье. Он не проснулся даже тогда, когда из-под Змиева вала прибыла в сопровождении Антона Рябого и Покраша Клава и, разрезав пропитанный кровью рукав, принялась обрабатывать сквозную плечевую рану. Дмитро стонал, конвульсивно дергался, скрипел зубами, но так и не проснулся.

— Что с Дмитром? Рана серьезная? — обратился Ляшенко к Клаве, когда она закончила бинтовать плечо.

— Несерьезных ран не существует. А вообще-то подождем до завтра: прибудет доктор Соснин, он и скажет свое слово.

После перевязки Антон Рябой, Покраш и Федько перенесли Щема в сенник для отдыха, а Клава, сложив инструменты, снова направилась в лагерь, где ее ждал гауптштурмфюрер Бергман, который всю ночь задыхался от сердечного приступа. Опустела, затихла Семенютина хата, однако сон и покой обходили ее десятой дорогой. Ляшенко и Чудин, прикованные недугом к постели, тяжело переживали бессмысленную гибель троих боевых друзей.