Белый морок. Голубой берег

Опустошенный, ошеломленный, он, будто лунатик, неровной походкой направился к землянке, с разгону упал на голые нары. Кто-то другой на месте Сосновского непременно пошел бы следом за ним, попытался бы успокоить добрым словом. А Витольд Станиславович по собственному опыту знал: большое душевное горе, как и физическую боль, каждый человек должен преодолевать собственными силами. Потоптавшись некоторое время возле землянки, он неторопливо направился по склону Змиева вала, беря курс на первый «маяк». Правда, перед этим он попытался расспросить Гончарука, где, когда и как именно произошла с хлопцами трагедия, но очумевший от горя Пилип просто не мог сейчас говорить. Потому-то, ничего не добившись от него, Ксендз отправился на свидание с Коростылевым, Синило и Новохатским, которые после ночных гонок расположились на отдых в Семенютином доме.

Прибыв на «маяк», Ксендз сразу же заметил, что его здесь давно уже ждали. Иначе зачем бы это дневальный встретил его еще на пруду через пересохший ручеек и молча указал на сенник? Не заходя в светлицу, Сосновский поспешил к облюбованному хлопцами месту отдыха после многодневных переходов и боевых операций.

— Витольд Станиславович, идите-ка сюда, — еще издалека донесся голос Семена.

Ступив под навес, Ксендз с удивлением заметил, что хлопцы не спят. Трое из них, полураздетые и разутые, вповалку лежали на утрамбованном десятками спин сене, смотрели в дырявый потолок печальными глазами и не думали спать.

— Так вы уже слыхали, товарищ Сосновский, о наших делах? Прямо скажем: сквернейшие дела… — И хмурый Синило, не дожидаясь приглашения, принялся рассказывать о многотрудном рейде их группы по Бородянщине, Бышевщине, Макаровщине, Иванковщине и Розважовщине, о повседневной шумихе, которую поднимали свирепыми расправами и оглушительно-горластыми митингами «калашниковцы», о массовом потоке молодежи в ряды красных партизан, наконец, об их страшной находке среди болотистых дебрей над безымянным лесным ручейком…

Коростылев с Новохатским только поддакивали да изредка подбрасывали скупые реплики, стремясь не прерывать Семена.

— В Пекарях мы все-таки застали «неуловимых мстителей». На радостях Василь решил лично отправиться на встречу с их командиром. Разумно это было или не очень, но мы без пререканий приняли его решение. Всяк ведь знает: с Загравой много не наспоришь. Ну, пошел, значит, он с Маршубой в село, а наше дело телячье — жди. И вдруг чуточку погодя слышим: в Пекарях вроде бы поднялся переполох, началась перестрелка. Что нам было делать? Ну, посидели малость, подождали, а потом на коней — и айда в село. Так, будто беду предчувствовали… Выскочили на площадь, а там, кроме повешенного за ноги на телеграфном столбе местного старосты, нет ни единой души. Спрашиваем у людей: что здесь за стрельбище было? А нам все в один голос: калашниковцы двух лазутчиков гестаповских схватили, которые якобы хотели их командиров порешить… Короче, допытались, что пойманных постреляли калашниковцы, а в придачу еще и привязали за ноги к бричкам и помчались наперегонки с ветром. Разумеется, мы за ними изо всех сил. И вдруг за селом увидели: в дорожной пыли валяются какие-то два трупа. Наверное, их родные матери не узнали бы — такие изувеченные. Но когда мы присмотрелись… это были Заграва и Маршуба…

— Мы их неподалеку там, под лесом, похоронили… — добавил Коростылев.

— Ну а потом сюда что было мочи!..

Зловеще загадочным, просто фантастическим выглядел рассказ Семена Синило. Все в нем настораживало Ксендза, рождало тяжкие подозрения. И эти демонстративно-шумные митинги с непременными публичными расправами, которые чинили неизвестно зачем так называемые калашниковцы над мелкокалиберными фашистскими прислужниками. И эта огромная гора трупов сельских хлопцев и девчат среди непролазной чащи над лесным ручейком, которую кто-то очень хотел скрыть от людских глаз песчаными завалами и пожарищем. И, наконец, бессмысленное, садистское убийство Загравы и Маршубы…

Чем дольше размышлял над всем этим Ксендз, тем больше крепла у него мысль, что прибытие на житомирский аэродром Гиммлера и гибель «таранов» в Мануильском лесничестве, появление в их лагере гестаповского «извозчика» с ампулой цианистого калия и гибель Загравы с Маршубой соединены какой-то незримой таинственной нитью. Да что там соединены — все эти события наверняка были крепко скручены в тугой клубок причин и следствий, которые в свою очередь становились причинами еще более грозных последствий. С каждой минутой в нем утверждалась непоколебимая уверенность, что их отряд уже попал в адский водоворот событий, точение которых теперь целиком определяли спецы из службы безопасности рейхскомиссариата. Собственно, этого давно следовало ожидать. Разве могли оккупанты смириться со столькими потерями, нанесенными им партизанами? Несомненно, они долго и тщательно готовились к отплате. И вот наконец, улучив момент, начали глобальную антипартизанскую операцию.