Белый морок. Голубой берег

— Они что, мало взрывчатки, патронов и всякого имущества натаскали с пристанционных складов? Или, может, сейчас им понадобились еще и самолеты, танки, артиллерия? Но ведь я в штатные снабженцы ни к кому не нанимался!

Шмат видел, что Стулка сильно нервничает, поэтому сказал как можно мягче:

— Уверен, речь с этим представителем пойдет у вас о вещах более серьезных. И именно поэтому — да простит уж меня пан сотник! — заверил командиров партизанских, что вы не откажетесь от этой встречи.

— А может, вы уже и переговоры взялись вести за меня?

— Если была бы на то ваша воля… Но вы ведь сами понимаете, эти переговоры, возможно, счастливый шанс, который посылает нам судьба…

Заложив руки за спину, сотник принялся ходить туда-сюда по комнате.

— Где и когда должна произойти эта встреча?

— Партизанский посланец уже ждет вас…

— Но ведь я сейчас совершенно не готов кого-нибудь принять. Разве вы не видите, что здесь творится?

— Встречать такого гостя в этой комнате вряд ли разумно. Для этого найдется более подходящее место.

— Что вы имеете в виду?

— Конспиративную квартиру, пан сотник.

— Значит, все заранее продумано и даже за меня решено? — скептически улыбнулся Стулка. — Ну так что ж, не будем становиться судьбе наперекор, я готов встретиться с нынешним нашим начальством, Ян. Но, сами понимаете, мне необходимо время, чтобы привести себя в порядок. Хотя бы с полчаса…

— Кто же станет возражать против этого? Одевайтесь, собирайтесь. А чтобы вам не мешать, разрешите мне откланяться. К месту встречи сопровождать вас будет Карел, он во дворе.

— Хорошо, я буду готов через полчаса.

Ровно через полчаса Стулка в самом деле появился на крыльце. Перед ним сразу же из темноты возник Карел.

— Прошу за мной, пан сотник!

Прямо с крыльца они двинулись на грядку, миновали небольшой садик, быстро пересекли соседнюю улочку и снова шмыгнули в какие-то заросли. Плутали за старыми хлевами и стожками сена, продирались через какие-то кустарники, перебрались, топча жесткие стебли крапивы и петровых батогов, через вязкую канаву.

Стулка едва успевал за Карелом и не переставал удивляться, откуда этот располневший горняк успел так изучить в Малине самые глухие закоулки, что ориентируется среди ночи как в собственном доме.

— Ну вот мы и пришли, — промолвил провожатый, когда они приблизились к углу ничем не приметной хатенки под соломенной стрехой, и постучал ручкой нагана в ставню.

На его стук из тьмы вынырнул надпоручик Шмат. Через темные сени провел сотника в небольшую, еле-еле освещенную лампадкой светлицу с плотно занавешенными домоткаными ряднами окнами и отрекомендовал его партизанскому посланцу, отметив про себя, что Стулка успел побриться и умыться, сменил мундир и до блеска начистил сапоги. И вообще весь как-то изменился, будто очистился, сорвав с себя маску отреченности и пьяного отупения.

— Меня все прозывают Ксендзом, — протянул сотнику руку незнакомец и приязненно улыбнулся. — Можете и вы так величать…

Как ни странно, однако Чеславу Стулке до сих пор ни разу не выпадало видеть живого советского партизана, его знания о народных мстителях не выходили за рамки уличных плакатов и фотоклише, помещаемых в немецких газетах, потому-то все они представлялись ему одичавшими, оборванными, затравленными, непременно угловато-плечистыми, заросшими черной щетиной, опоясанными вдоль и поперек патронташами и обвешанными целым арсеналом оружия звероподобными существами с голодным блеском в глазах. А сейчас перед ним стоял моложавый, подтянутый, интеллигентный на вид человек с умными серыми глазами, высоким лбом, аккуратно зачесанными назад светлыми волосами на красивой голове.

Глядя на него, Стулка не мог скрыть своего приятного разочарования.

— Очень сожалею, что нам выпало познакомиться в самую тяжкую для вас годину, сотник, но хочу верить…

— Каждому в жизни рано или поздно приходится переступать через рубеж невосполнимых утрат, — промолвил Стулка.

— Но все же хочу верить, — настаивал на своем Ксендз, — хочу верить, что вы найдете в себе достаточно сил и здравого смысла, чтобы понять, кто истинный виновник вашей трагедии. И наших трагедий неисчислимых тоже, кстати…

— Надеюсь, вы не затем меня позвали, чтобы выразить свое соболезнование?..

Ксендз пытливо посмотрел сотнику в глаза и с улыбкой сказал:

— На Украине говорят: в ногах правды нет. Сядем же за стол, где у славян заведено вершить добрые дела, да и поговорим. Разговор может оказаться продолжительным.

— Или же слишком коротким!

— Что ж, может оказаться и коротким. Но все же солидные люди даже небольших дел не делают стоя. — И, словно бы приглашая гостя собственным примером, Ксендз первым опустился на скамью.

Стулка оглянулся, ища взглядом надпоручика Шмата.