Белый морок. Голубой берег

— Дорогой мой сотник, да вы же врожденный партизанский стратег! Вы совершенно правы: если уж устраивать свадьбу, так непременно с музыкой! Поправка принимается. А теперь давайте тщательно отработаем каждую деталь нашей первой общей боевой операции и уточним некоторые моменты.

Склонившись над столом, они вычерчивали схемы расположений пристанционных пакгаузов в Малине, определяли, какие из них должны быть уничтожены в будущую ночь, и намечали наилучшие подступы к ним, еще и еще раз уточняли время и рубежи фиктивной партизанской атаки, намечали путь отхода «штурмовой группы» и марш-броска роты Стулки в село, из которого прибудет с «доносом» на партизан староста или, в крайнем случае, его посланец. Обдумывая до мельчайших деталей течение предстоящего сражения, Стулка не мог не отметить высокого военного профессионализма партизанского полпреда, удивительную неординарность его фантазии и редкостную требовательность к себе. А Ксендз, в свою очередь, восхищался образованностью, внутренней культурой и сообразительностью этого подтянутого офицера, который буквально с намека схватывал все премудрости партизанской тактики.

Вот так они, увлеченные работой, и не заметили, как скромные ходики на стене под матицей отстучали не один и не два часа. Опомнились лишь тогда, когда где-то на углу загорланили вторые петухи и кто-то легко, но тревожно забарабанил в стекло углового окна.

— Что ж, мне пора собираться, — поднялся Ксендз. — Значит, такой уговор: во всем строго придерживаться выработанного плана. В случае каких-нибудь непредвиденных изменений непременно вас предупрежу. Постарайтесь только не отлучаться из Малина.

Перед тем как распрощаться, они, будто давние и добрые знакомые, крепко пожали друг другу руки. Стулка, отказавшись от провожатого, побрел напрямик к своей квартире, а Ксендз с Карелом и Шматом заспешили через огороды городской окраины к надыршанским лугам, где в зарослях лозняка неподалеку от брода их ждала подвода и конная группа сопровождения во главе с Колодяжным.

— А ну, товарищ Оникей, продемонстрируйте свое искусство! — попросил запыхавшийся Ксендз старого возницу, который тихонько дремал на передке дембовской брички. — До восхода солнца мы, кровь из носу, должны быть в лагере.

— Да ежели для вас, то уж постараюсь, — натянул поводья общепризнанный коновод.

Он и в самом деле старался. Досконально зная местность, Оникей избегал малейших объездов, а где только мог, ехал напрямик, не обращая внимания ни на пеньки, ни на болота. И до восхода солнца действительно доставил своих пассажиров в лагерь.

На ходу соскочив с брички, Ксендз быстро начал взбираться на гребень Змиева вала. Продрался к замаскированному среди колючих зарослей шалашу, возведенному для сторожевого поста на случай непогоды, и спросил с порога:

— Ну, чем порадуете, Парменов, удалось освоиться с немецкой радиоаппаратурой?

— А чего же здесь мудреного-то? — подал голос бортрадист. — Аппаратура как аппаратура. Я вчера вечером и в эфир уже выходил. Все нормально… Принял и расшифровал радиограмму «пугачей».

Ксендз взял из рук Парменова листик, исписанный каллиграфическим почерком, быстро пробежал глазами:

«Осуществляем рейд в соответствии с утвержденной программой. За прошлые двое суток побывали в Скуратах, Ксаверове, Недашках, Гуто-Марьятине. День провели на хуторе вблизи от села Межилески. Все время ждали на базаровском проселке транспорта с агитматериалами. Тщетно. Уже второй сеанс не можем установить с вами связи. Что случилось? Почему не выходите в эфир? Почему не высылаете транспорт? Какие будут дальнейшие распоряжения?..»

— Эту радиограмму они дважды продублировали, но на связь с ними никто не вышел. Не правда ли, странно?

А вот для Ксендза в этом не было ничего удивительного или непонятного. Ему удалось выяснить, что оперативный штаб остминистериума Розенберга в Киеве по воле высших берлинских бонз закрывается, а все его подведомственные службы передаются в ведение генерал-комиссариата и службы безопасности СД. Поэтому невыход «Виртшафта» на связь с «пугачами» мог означать только одно: оперативный штаб остминистериума наконец испустил дух. Вот почему только он не передал банду «пугачей» спецам гестапо? Неужели бросил на произвол судьбы? Забыв обо всем на свете, Ксендз напряженно думал, как воспользоваться этой обстановкой.

И вдруг лицо его озарилось радостной улыбкой.