Белый морок. Голубой берег

И Ивану уже представляется: он идет по прямой, как дорога в вечность, лесной просеке, опьяневший от щекотно-терпковатых ароматов живицы, перепревшей листвы и молодой травы. Перед ним почтительно склоняют головы стройные сосны, принаряженные березы, у ног стелется величавая тишина. Сколько облысевших песчаных холмов, зеленых полян и юрких ручьев уже осталось позади, а он все идет и идет. Вдруг неожиданно деревья расступились — Иван очутился на солнечной поляне, где в кругу своих молодых сестер и братьев высился старый дуб. Выпестованный столетиями, опаленный молниями, могучий и мудрый. Иван с первого же взгляда узнал и поляну, и вековой дуб, и на душе стало легко и светло, как при встрече с добрыми друзьями. Позапрошлую зиму, как раз на Новый год, он приходил на эту поляну с однокурсниками; под этим дубом они с Андреем Ливинским, Федором Мукоедом и Олесем Химчуком поведали друг другу свои мечты…

Резкий лязг металла вспугивает видение. Иван вскочил, прислушался — в сени кто-то вошел со двора. Вне себя метнулся за трубу, хоть и понимал: укрытие это весьма ненадежно. Внизу послышались спокойные шаги, осторожный скрип ступенек лестницы. Условный стук. Синичиха!

— Не застала я в доме на Чкаловской Олину. Нету там, сынок, никого.

— Не может быть!..

— Дважды заходила и не застала…

«Вот тебе и на! Куда же могла подеваться Олина? Отправилась разыскивать меня, или… — Почему-то Ивану представился тот гестаповский каземат в подземелье, и ледяные иголки впились ему в сердце. — А что, если ее уже схватили? Узнали о моем бегстве и схватили… Как же я мог оставить ее там?»

— Да ты не тревожься: к вечеру схожу еще, — успокаивала его женщина.

— Туда ходить опасно. Вы уверены, что за вами никто не следил?

— Да будто бы нет. Я несколько раз оборачивалась…

«Оборачивалась… — мысленно передразнил Иван женщину. — Тоже мне конспиратор! Кто часто оглядывается, тот привлечет внимание и слепого. Наверное, надо отсюда быстрее уносить ноги…»

— Что же, спасибо, но теперь уже будьте дома. К Олине наведаетесь после того, как мы выберемся из города. Хорошо, если бы она несколько дней пожила у вас. Пока мы немного осмотримся в лесу.

— А чего же, можно и пожить. Так даже лучше, — сказала Синичиха и спустилась в сени.

Иван снова остался наедине со своими мыслями. Ко всем его тревогам добавилась еще одна: что с Олиной? Он не мог простить себе, что исчез из ее дома, как вор, не предупредив, не успокоив. Кого-кого, а уж ее-то он должен был предупредить. Сколько раз, когда, казалось, и солнце отворачивалось от Ивана, Олина оставалась для него верным утешением. А как отплатил он за все? Что думает она о нем сейчас?

Неизвестно, что думала о нем Олина, но он думал о себе с отвращением. Последние два месяца его вообще не покидало чувство отвращения к самому себе. Малодушие, подлость, вероломство… Откуда это у него? Ведь всю свою сознательную жизнь он готовил себя к роли руководителя, думал лишь о высоком, государственном, историческом, а тут на́ тебе. Кто и когда заронил в его душу отравленные зерна, что проросли сейчас такими позорными поступками?..

В сенях лязгнула щеколда — вернулся Володя. Возбужденный, веселый, только перешагнул порог и во весь голос:

— Труби поход, атаман! С наступлением темноты хлопцы будут здесь.

— Нам надо убраться отсюда еще до темноты, — пригасил Володину радость Иван.

— Ты что? Шутишь?

— Место встречи нужно перенести. Ради конспирации. Давай обмозгуем, где проведем сбор, и сейчас же отправимся. А мать пусть направляет к нам всех пришедших.

— Да ты словно маленький. Представляешь, какая путаница получится? Да и для чего все это?

— Могу заверить: не ради забавы.

Такое объяснение Володю, видимо, абсолютно не устраивало.

— Да пойми же ты, — горячился Иван, — мы не можем рисковать! А вдруг твой дом уже на прицеле гестаповцев? Нам надо сбить с толку их легавых. Ясно?

— Не совсем. Если бы этот дом был на прицеле у гестаповцев, они бы уже давно мне кишки выпустили. А я, как видишь, пока цел.

— Ты просто плохо знаешь гестаповцев, — непроизвольно вырвалось у Ивана, о чем он сразу же и пожалел, потому что Володя сверкнул на него такими глазами, точно стеганул по лицу жгучей крапивой.

«А вдруг Синица только прикинулся, что доверяет мне? И созвал своих хлопцев на ночь, чтобы свершить надо мною самосуд? Никто и никогда не узнает, что тут со мной случится. Сам влез в эту западню!» И поведение Синичихи ему вдруг показалось подозрительным: она могла, по совету сына, и не ходить к Якимчукам, а все ее заверения, что не застала Олину дома, — обыкновеннейшая ложь.

— Ну вот что: натощак мы, видимо, ни о чем не договоримся. Сначала давай перекусим, мама прощальный обед приготовила, — сказал Володя и стал спускаться по лестнице вниз.

Спустился с душного чердака и Иван. Пока они умывались, Синичиха накрыла на стол. Усадила хлопцев за обед, а сама вышла во двор, чтобы в случае опасности дать им знак. Разговор у них не клеился, что-то недосказанное, невыясненное легло между ними.